Открыв глаза, я уставилась в темный, местами потрескавшийся потолок, до конца не осознавая, где вообще нахожусь. Привстала и осмотрелась.

Все же я не надышалась красками. Дом с тремя детьми существовал, как и весь тот мир, в котором я оказалась.

К собственному удивлению, я легко приняла этот факт.

Ну, существует этот мир, пусть существует. Значит, не зря я вчера ноги стаптывала и с ивой мучилась.

Точно! Ива!

Я вскочила раньше, чем успела подумать о чем-либо еще. Поправила помятую ночную сорочку, которую нашла все в том же сундуке, и, мысленно расставив приоритеты, в таком же виде кинулась на кухню. Я оставила печь только после четырех часов бдения. Закинув новую порцию дров, решила, что к утру угли как раз пропекутся и успеют остыть.

Извлекая из потухшего очага заветный горшок, я осторожно высыпала верхний слой земли и дрожащими пальцами вытянула первый сверток с драгоценными палочками.

Сморгнула, не до конца веря своим глазам. Следом удостоверилась на деле: прощупала подушечками пальцев, которые мгновенно окрасились темным. Провела по половице, полагая, что грязнее тут все равно не станет. И…

— Да! Да! Да! — я прыгала на месте от радости уже через пару секунд.

Получилось, черт возьми, получилось! Оказывается, не зря я по вечерам видосики смотрела. Не просто кругозор расширить удалось, но еще и навык, оказывается, получила.

Я смогла сделать ивовый уголь! Назову его грифелем, если еще из местных никто карандаши делать не додумался!

Радость схлынула через несколько минут, когда я осознала одну простую вещь — завтракать нам нечем. Да что там! Даже питьевой воды в ведре осталось на два раза.

Зачерпнув совсем немного, я сделала глоток, а остальным из кружки умылась. Детвору будить не стала, было еще довольно рано для того, чтобы просыпаться. Но солнце уже встало, а значит, рынок открылся.

На цыпочках поднявшись обратно в спальню, которую выдали мне, я переоделась в свою пижаму, отряхнула «медвежат» и напялила на ноги. Нет, ну а что? Раз примелькалась вчера в таком виде, надо поддерживать образ!

А то еще не узнают.

И с боевым настроением направилась на рынок.

В одной руке у меня было с десяток листовок. Бумага использовалась для них хоть и не идеальная, но зато достаточно пористая и рыхлая, чтобы на ней рисовать, я протестировала. В другой — мешочек с угольками. Мое новое оружие для заработка. Под мышкой была зажата небольшая дощечка. Еще несколько минут назад она просто лежала в одной из каморок, а сейчас у нее появилась важная цель.

Может, раньше она даже была куском дома, но теперь стала моей планшетной подставкой.

Я долго размышляла, не обидятся ли на меня театралы за то, что я наглейшим образом «увела» у них бумагу, но, помыслив, пришла к выводу, что дам им дополнительную рекламу. Шанс на то, что кто-то из горожан сорвет листовку, чтобы потом найти нужные подмостки, низок. А вот пока будет разглядывать рисунок…

Этим утром рыночная площадь гудела, как растревоженный улей. Люди толпились у прилавков, набивали продуктами корзинки, висящие на сгибах локтей, переругивались и обменивались монетками.

Я бы физически не смогла перекричать всех, чтобы привлечь внимание к уличному художнику. Закусив губу, остановилась у одного из столбов и обвела пристальным взглядом ближайшие ряды.

Что делать? Что же делать?..

Идея посетила голову в тот момент, когда я уже начала приближаться к границе с табличкой «отчаяние».

— Самые свежие фрукты в городе! — этот голос перебивал все остальные. — Самые сочные персики! Румяные яблочки! Груши! Вы только посмотрите, какие груши!

Мне не составило труда найти взглядом ту, чей голос оказался громче остального гвалта.

Невысокая полноватая женщина лет пятидесяти. Цветастый платок, из-под которого выбилось несколько черных кудряшек, падающих на широкий лоб. Раскосые глаза, мясистый острый нос и тонкие брови с изломом.

Улыбнувшись собственным мыслям, я прислонилась к ближайшему столбу, положила поверх дощечки стопку листовок и, вооружившись угольком, приступила к реализации своего плана.

Штрих. Растушевать кончиком рукава. Еще штрих. Вот эти морщинки показывать совершенно не обязательно. Тут сделать нос чуть меньше того, что в реальности. Глаза чуть больше. Приукрасить так, чтобы это было практически незаметно, но общий вид сделался намного симпатичнее.

Я прикусила губу, работая над портретом. Время от времени бросала взгляды на торговку, когда она мелькала между снующими туда-сюда людьми. И работала угольком, который так не вовремя начал крошиться.

Стряхнув лишнюю угольную пыль с листа, я выпрямилась. Да, не идеальный портрет. За двадцать минут идеально и не получится с таким материалом. Но весьма сносный монохромный скетч.

Именно с этим портретом я и направилась к торговке, надеясь, что меня не пошлют куда подальше. А то, пока рисовала, успела уловить около трех скандальных разговоров с этой женщиной.

— Доброе утро, — я улыбнулась, подойдя к ее лавке.

— Доброе, — буркнула она, даже не взглянув на меня. — Что брать будешь?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ — Я тут стояла, наблюдала за вами, вы такая харизматичная, — на одном выдохе, произнесла я. — Не удержалась. Это вам.

И протянула ей ее же улучшенную копию, нарисованную на обратной стороне одного из плакатов. Торговка мазнула взглядом по рисунку, отвернулась и тут же резко повернулась обратно.

Глаза округлились, рот приоткрылся, а руки сами потянулись к портрету.

— Это… я? — удивленно охнула она, недоверчиво рассматривая изображение. — Как красиво.

— Я рада, что вам нравится, — как можно любезней отозвалась я.

— Но у меня нет лишних денег на это, — тут же взяла она себя в руки.

— О нет! — поспешила я ее перебить. — Это подарок.

— Подарок? — она удивилась еще больше и подняла на меня глаза. Синие и яркие, наполненные жизнью. — Но за что?

— Просто, — пожала я плечами, не собираясь раскрывать свой план. Все же этот подарок был корыстным, не хотелось сообщать об этом в лоб. — Мне захотелось вас нарисовать. Меня Яра зовут.