В кути, за печью, за переборкой в темноте поставлены были скамейки и табуретки, занавешенные одеялами. Люба видела, как Африха с Агнейкой завели еще одну столбушку, в самом темном и тихом месте. Они пошушукались для виду, и вскоре Африха вышел на свет, подошел к Косте, шепнул ему что-то на ухо. Костя боком прошел в темноту. Люба знала, что сейчас, через недолго выйдет Агнейка и велит идти туда, к нему, и тогда будет то счастье, которого так долго ждала Люба, о каком думала всегда и жила для него.

Минут через пять вышла Агнейка. Ласково поглядела на подружку и глазами показала на то место, где ждал Костя. Люба, как во сне, прошла туда, присела на стул. Костя нежно и смело поймал ее горячую руку.

Где-то на свету снова плясал Афришка:

Наутро выпал снег. Его первородная чистота была похожа на Любину любовь: ни одного пятнышка, ни одной соринки не заметишь на белой крыше Африхиного дома, на улице и везде, куда ни посмотришь.

И вот по этому снегу зачернели вдруг две глубокие колеи от колес. Они протянулись от Африхиного крыльца в отвод, потом в поле и затерялись в холодных притихших окрестностях, затерялись на три долгих года.

Если бы только на три!

Агнейка и Люба стояли на крыльце и смотрели в поле. Прижавшись друг к дружке, они молчали, думали об одном и том же.

— Пойдем, Любушка…

Агнейка, не осушая своих слез, вытерла платочком побелевшее Любино лицо, смахнула с ее лба прядку от косы.

В прядке крохотными бисеринками поблескивали тающие снежинки.

В ЛЕСУ

На заре в крохотную, срубленную из неокоренных сосен избушку проникла утренняя влага. Андрей Леонтьевич пробудился и закашлял. Надо было закурить, а табак еще с вечера весь кончился.

Лесник босиком вышел на волю. В сумеречном лесу уже насвистывали ранние птахи, но было тихо. Заря за лесом была еще не видна, но чувствовалась все больше, и он вернулся в избушку, обул сапоги, надел фуражку.

Когда с ружьем и сумкой он шел к лесному озеру, рассвело взаправду, прошелестел верховой ветер. Ссохшиеся за ночь сапоги сразу размякли от росы, и Андрей Леонтьевич подумал о том; что сегодня надо добраться до дому: и то уж две ночи ночевал в лесу, обошел всю заозерную дачу.

Лодка-долбленка с веслом была на месте. Андрей Леонтьевич легко столкнул ее в озеро, плеснул на лицо озерной воды и взял весло. «Ах, благодать какая!» — подумал он, кряхтя и загребая воду то с одной, то с другой стороны. Вода от весла закручивалась воронками, и они долго крутились, отставая от лодки.

Солнце быстро поднималось над потусторонним лесом, и в сизой озерной дымке далеко-далеко кричали гагары. Они звучно ныряли в воду, и плеск воды от этих ныряний слышался как будто совсем рядом. Вода была так ровна и зеркально-бела, что, казалось, ступай вот сейчас на нее и иди в любую сторону. Высокие прибрежные хвощи застыли, отражаясь, низкая лента тумана быстро таяла вдалеке, и бело-стальной цвет воды быстро менялся на светло-фиолетовый, но вот первая рябь широкой голубой полосой прошла по озеру, и на глуби заиграла рыба, а это значило, что утро кончилось и начался день.

Направляясь к устью протоки, Андрей Леонтьевич бесшумно ехал вдоль берега. Вдруг весло в руках лесника замерло на весу. Лодка продолжала двигаться, и в тишине капли с весла громко шлепали в озеро. Метрах в полуторастах от Андрея Леонтьевича, на мысу, стоял громадный лось. Царственно вскинув горбоносую с тяжелыми рогами голову, он глядел на озеро. Леснику показалось даже, что он видит, как шевелятся нежные большие ноздри животного.

«Ах ты, прохвост этакий! — подумал Андрей Леонтьевич и, качая головой, поцокал от восхищения языком. — Ишь, славут-ник, стоит, хоть бы ему что».

В это время лось не спеша повернулся, спокойно посмотрел на Андрея Леонтьевича и заносчиво-медленно ушел в лес.

Андрей Леонтьевич повеселел. В устье протоки он вытащил лодку на берег, повернул ее днищем вверх и спрятал весло в кустах. Отсюда было недалеко до первых деревень. Лесник решил двигаться к вечеру домой, обойдя за день бобровый заказник. Привезенные охотохозяйством из другой области бобры уже второй год жили на протоке.

Ступая по осоковому берегу, Андрей Леонтьевич вдруг услышал треск сучьев. Рядом была тропа к деревне. Лесник остановился, треск и шорох на тропе приблизились. «Кто бы это мог быть?» — подумал Андрей Леонтьевич и увидел в просвете знакомого мужика, по прозвищу Копыто. С ружьем и с топором за поясом Копыто шел к озеру. Андрей Леонтьевич хотел окликнуть, но что-то остановило его. «Куда это без собаки направился этот жмот? Ежели за рыбой, так лодка у него не в этом месте». Так и не обнаружив себя, Андрей Леонтьевич проводил Копыто недоверчивым взглядом. Копыто исчез в лесу, а Андрей Леонтьевич сел на валежину, достал хлеб из сумки. Надо было подкрепиться, дел до вечера предстояло еще много.

Весь день Андрей Леонтьевич провел в лесу, обошел заозерный участок и берег протоки. По тому, как часто попадались перегрызенные деревья и плавучие веточные хибарки, можно было понять, что бобры на протоке живут и здравствуют. Лес шумел спокойно и ровно, и на душе было легко, хотя усталость тяжелела в натруженных немолодых ногах, исходивших за пятнадцать лет работы сотни нелегких лесных и болотных верст.

Солнце скатывалось все ниже, крепко пахло нагретым папоротником, и Андрей Леонтьевич напрямую пошел к той тропе, что выводила на колесную дорогу. Отведя рукой еловую лапу, лесник вдруг увидел сваленную не так давно осину. В нескольких местах на дереве были вырублены небольшие углубления, кора в этих местах была обгрызена. Андрей Леонтьевич взял обломочек щепы и положил на язык, щепа была соленой, а рядом на сучке висел мешочек с