Шрифт:
Закладка:
Госпожа Сайна покачала головой и обернулась к принцу Чану.
– Поёт, словно соловей! Ни слова лжи. Учись, племянник. Вот так нужно врать, говоря одну лишь правду. Твои же потуги и рядом не стоят.
– Я не врал! – вскинулся принц Чан. – Он исполнил свой долг так, как я того пожелал!
Он резко захлопнул рот. Его глаза так округлились, что даже несведущему глупцу всё стало бы ясно. Мои внутренности словно схватили в кулак, однако я всё ещё не терял присутствия духа:
– Я выполнил приказ, госпожа. Даже несмотря на то, что принц Чан не пожелал иного способа, я исполнил свой долг.
– Октай-Октай, – госпожа Сайна покачала головой и цокнула языком. В её густо подведённых глазах разгорелся огонек предвкушения, и у меня похолодело в животе. Этот огонёк никогда не означал ничего хорошего. – Ты же господин Гармонии. Ты был обязан найти такие слова, которые убедили бы принца Чана. Ты провинился, Октай.
– Прошу прощения, госпожа, однако я не понимаю, в чём я провинился, – я поклонился и опустил глаза. – Я всего лишь пытался угодить. И я исполнил ваш приказ.
– Да, он всё сделал так, как я сам хотел! Он мне угодил! – вмешался принц Чан, но госпожа Сайна его не слушала.
– О, милый мой принц, поверьте, он прекрасно знает, как нужно угождать. Если бы он пожелал, то вы бы перед ним не устояли. В этом поручении он в первую очередь угождал себе.
Её глаза масляно заблестели, дыхание участилось, нарисованный бантик рта раскрылся и страстно выдохнул:
– Ты наказан, Октай. Десять плетей.
– Я запрещаю! – воскликнул принц Чан, хлопнув ладонью по столу.
– Ты не имеешь права запрещать старшей женщине нашей семьи наказывать её собственного раба, – напомнил император безразличным тоном и открыл глаза. Взгляд у него был пустым и незрячим. – Октай получит десять плетей. А ты, сын мой, будешь смотреть. Тебе стоит понять, почему нужно беспрекословно следовать нашей воле.
И он вновь закрыл глаза, погружаясь в себя.
Сайна расцвела:
– Стража, позовите сюда палача!
Принц побледнел.
– Что, прямо здесь? – прошептал он. – Во время обеда?
– Вместо обеда! – заявила госпожа.
Я стоял, сложив руки на животе и сохраняя лёгкую улыбку на лице. Целых десять плетей… Нет, всего лишь десять плетей. Я и не думал оправдываться и что-то говорить в свою защиту – это лишь усугубило бы наказание, и плетей стало бы пятнадцать.
Наверное, я ещё не всё понимал, поэтому и проговорил:
– Госпожа, позвольте вопрос. Вы говорили, что если я выполню этот приказ и приведу энергии в равновесие…
Госпожа Сайна отмахнулась, даже не дослушав.
– Ты сжульничал. О чём говорить? Или… – она подняла накрашенные брови и звонко рассмеялась, прикрыв рот веером. – Ты что, правда подумал, что я тебя прощу? Ну и глупец же ты, Октай! Тебе всей жизни не хватит, чтобы очистить имя!
Где-то далеко запели птицы – пронзительно и печально.
Моя голова была лёгкой и пустой. Я весь был пустым. Осталась лишь оболочка и улыбка, бессмысленная, как вся моя жизнь.
Появился палач, поднялся в беседку и, выслушав госпожу, коротким кивком то ли поздоровался со мной, то ли велел подготовиться. Я вышел из беседки, повернувшись к императорской семье спиной, опустился на колени и спустил одежду до пояса.
– Считай, принц, – велела госпожа.
– Вы же его убьёте! – закричал принц.
– О, Октай крепче, чем кажется, – прозвенел довольный голос госпожи. – Тархан, начинай.
Свистнула плеть – и я отрешился от всего. Этот человек на коленях был не мной. Не моя спина содрогалась от обжигающих ударов плети, и не мои руки царапали шершавые камни мозаичной дорожки. Не из моей груди рвались предательские всхлипы, и не по моему лицу текли слезы. Это происходило не со мной. Я был далеко за пределами дворца, в лесу, слушал щебет птиц и любовался бескрайней небесной синевой…
– Десять, – процедил принц Чан сквозь зубы, и последний удар вернул меня в сад.
Позволили отдышаться. Позвали Бая. Тот поправил на мне одежду и помог встать. Перед глазами плыли цветные пятна, солнце невыносимо жгло веки, ноги подгибались. Я стоял лишь из-за того, что Бай подхватил меня под руку и держал изо всех сил.
– Ты всё понял, мой принц?
Голос госпожи Сайны отдавался в ушах гудением, я с трудом различал слова.
– Я всё понял, – с отвращением произнёс принц Чан. – Я принц. Я не имею права пренебрегать собой. На мне держится будущее империи. Если вы так желаете, чтобы я воспользовался услугами господина Гармонии, я воспользуюсь. Но как принц я не буду пользоваться чужими вещами. Господин Гармонии станет лишь моим и ничьим больше! Вы согласны, отец?
Улыбка у госпожи застыла.
– Нет, я его не отдам.
– Согласен, – равнодушно бросил император. – Забирай. Господин Гармонии отныне твой.
Сквозь пелену и головокружение пробилось лицо госпожи. О, если бы злость могла сжигать, император и принц уже превратились бы в две кучки пепла!
– Алтан, мой властительный племянник, ты, кажется, забыл, кто такой Октай!
– Я ничего не забыл, – император пошевелился, повернул голову к госпоже. – Наследник должен быть исцелён как можно скорее, чтобы быть со мной на празднике начала посевов. Это важнее всего, тетушка. Пусть забирает.
Подумав немного, он добавил:
– Но если господин Гармонии не справится с задачей, то вернётся к госпоже.
– А если справится, то навсегда станет моим! – быстро добавил принц Чан. – Если вы так желаете оставить его себе, госпожа Сайна, то всегда можете вызвать целителей. Кажется, Долина Горечавки славится искусными заклинателями, которым в исцелении нет равных? Ой! – спохватился он, в голосе зазвучала издёвка. – Я совсем забыл! Императорская семья в ссоре с заклинателями, да? Мы же казнили клан Поднебесного Эха, да? Тот, с пика Тринадцати Ветров, который оболгали, не так ли? А мы до сих пор не извинились перед Советом Бессмертных Старейшин за ошибку! Что ж, очевидно, госпожа, у вас не получится вызвать для меня целителя. Ведь все заклинатели мира отказались входить в императорский двор, пока наша семья не принесёт извинений. Получается, Октай останется у меня в услужении. Пожалуй, это к лучшему. Я, по крайней мере, не наказываю без причины.
Император что-то ответил. Я не услышал. Я рассмеялся.
Причины… Юный наивный принц ещё не знал – нет ничего проще, чем найти причину, чтобы наказать раба. Он ещё не знал, что сам точно такой же, как его