Всё это время Александр чувствовал трение внутри и таял, вздрагивал, плотно насаженный, покорный.

— Хельвиг? — Александр коснулся ладонью его живота, дотянулся до груди, опустился на бёдра и сжал в пальцах напряжённые ягодицы.

— Да, мой хороший?

— Я готов.

Принц улыбнулся ласково. Оглядел Александра с выражением тёплым и сладостным, а ещё голодным и нетерпеливым. Он лёг на него сверху, коснулся губ Александра губами. Когда рот Александра впустил его язык, принц начал неторопливо двигаться. Александр громко застонал в поцелуй, сжимая плечи принца со всей своей силы. Он едва ли мог себе представить, как эта махина движется в нём, как раздвигает его изнутри, покоряет, овладевает им до самой последней клеточки.

Мокрые, чавкающие шлепки плоти о плоть раздавались в его ушах, отзывались в блаженной улыбке.

Александр разорвал поцелуй, прислушиваясь к собственному телу. Оно пело.

Нежные и томительные движения вскоре переросли в жёсткие и размашистые. Принц натурально вдалбливал его в кровать, втрахивался в его нутро, вынуждая полностью терять себя. Александр чувствовал себя счастливой и безвольной тряпичной куклой, что довольно голосит на каждый толчок и просит никогда-никогда не останавливаться и быть с ней всю жизнь.

Он бы, наверное, никогда и не вспомнил, что должен кончить, если бы ладонь принца не обхватила его налитой орган. Александр вздрогнул, сжимаясь, когда принц излился внутри него, и через несколько движений ладонью излился сам.

Глава 6

С утра Александр был особо нежен. Он обтирал принца полотенцем и одевал его с особым вниманием, расточал прикосновения и мягкие улыбки, прижимался и убирал невидимые пылинки с широких плеч.

Принц следил за ним с улыбкой на лице, мягко прижимал за талию, аккуратно касаясь следов от зубов на шее, окроплял невинными короткими поцелуями лицо, виски, волосы. Один раз даже поймал за руку и успел поцеловать тонкие пальцы, прежде чем Александр упорхнул в другой конец комнаты.

Принц желал его всё ещё, Александр видел, как голубые глаза жадно опускались на его тело, он и сам мучился этой страстью, которая не была утолена ни оргазмом, ни проникновением, ни болезненным наслаждением, однако внутри он был абсолютно повержен. Исполинская плоть принца, что услаждала его этой ночью, была для Александра тем ещё испытанием, и они оба знали об этом, как знали и о том, что не смогли бы остановиться на полпути.

Александр дал прижать себя ближе и дольше, когда принц был полностью одет. Тот гладил его по спине, приговаривая тёплые глупости и целуя в глаза и скулы.

— Милый мой мальчик, мой сладкий злобный дроу…

Александр тихо рассмеялся.

— Злобным меня ещё никто не называл.

— Это будет наш секрет, ладно? То, какой неистовый ты можешь быть в постели.

— Неистово-злобный?

— Да. — Принц прижал его к себе сильнее и припал губами к виску. — Усмирять этого дикаря было восхитительно. Я думал об этой битве, как о последней перед отправкой в залы вечного пиршества…

Александр усмехнулся и притёрся щекой к его щеке. Он ведь ещё не пробовал уши… Он потянулся губами чуть выше, всосал в рот мочку уха, провёл языком по кромке…

— Перестань, коварное существо, иначе тебе придётся одевать меня второй раз за утро.

— Прошу прощения, Ваше Высочество, — Александр улыбнулся отстраняясь.

Принц с сожалением провёл рукой по его спине последний раз, прежде чем отпустить.

С того дня Александр начал замечать, что его обязанности приятно сократились. Он до сих пор вставал до рассвета, готовил снадобья для принца и выполнял небольшие поручения, вроде того, когда нужно было проверить, насколько хорошо солдаты соблюдают ночное бдение. Но что-то изменилось. Старая Ало внезапно вернулась в комнаты. Она готовила воду и одежды принца, чистила помещения и следила за остальными бытовыми мелочами, за большинством которых ранее следил Александр, как личный слуга. Изменилось и отношение принца. Его обращение Александр и до того мог назвать идеальным, действительно достойным особы королевских кровей: быть вежливым и почтительным с любыми подданными, даже если эти подданные — всего лишь постельные слуги сомнительного происхождения. Теперь же принц словно перестал видеть в нём слугу. Он относился к Александру, как… к любовнику. И это сбивало с толку. Он никогда не был чьим-то любовником. Он грел постели и помогал снять напряжение, он выполнял поручения и был всегда доступен. Лорд Эштон и лорд Роберт неплохо с ним обращались, первый, что был уже глубоким стариком, когда Александр оказался у него, и вовсе был в восторге от необычной игрушки: щипал за щёку, гладил и осыпал милостями… но не более того. Однако жизнь во дворце, а потом и при двух крупных дворах, способствовала просвещению, и Александр, сам никогда не имевший долговременных связей ради собственного удовольствия, замечал, как ведут себя возлюбленные. Он не завидовал и не презирал любовные связи, но… всегда следил с любопытством, присущим всем дроу во дворце. Это было сродни наблюдению за птицами или муравьями. Куда они несут эти обломки? Почему они поют только в ночное время суток? Что они будут делать, если подсунуть им чужака?

Детей дроу не растили, как любовников. Они были постельными слугами. Все знали, что дроу холодны, но очень искусны и способны на чудесные фокусы, как на ложе, так и вне его. Поэтому поведение принца было странным. Казалось странным. Он принимал услуги Александра без презрения, но как должное. А потом… что произошло потом? Когда его отношение начало меняться? Или оно было таким с самого начала?

Умение правильно работать с телом хозяина было обязанностью Александра с юных лет, и он прекрасно с этим справлялся. Он был хорош во всём. Однако он и не думал о том, что когда-нибудь ему начнёт это нравиться. И снова… когда это началось? И почему? Почему разминать громадные ступни принца так приятно? Почему видеть, как его тело становится гибче, расслабленнее, сильнее… как уходит напряжение и постепенно возвращается здоровый сон… почему всё это стало для него не то, чтобы важным, но каким-то… личным?

Александр любил женщин, как и всякий мужчина-дроу. Но его привлекала мысль об оплодотворении, не сами женщины и, тем более, не мужчины.

«Нас мало, — сказал ему Марс в тот день, когда они вместе наслаждались лунном светом. — Мы тянемся к корням. Друг к другу. Мы хотим оставить след… Я и сам стал отцом множеству человеческих детей. Это то, чего требуют мои предки».

Александр мог бы сказать что-то вроде: «ты обрекаешь их на жизнь, подобную моей, на жизнь раба», но так говорила бы его