Шрифт:
Закладка:
Он глядел с порога, как она шагает к мельнице. Наконец ее поглотила белая мгла. А река все мчалась вперед. Что ей дела людские, что ей поздняя ночь! Ее пренебрежительное равнодушие пробудило в Амброже ярость. «Со мной бы не случилось такого, если б ты не отняла у меня жену. Легче бы перенес и остальные напасти». Он перевел взгляд на тихую, пустую кузню, и его охватила тоска. За кузней, в хлынувшем вдруг сверху лунном свете, стала видна вся низина.
Засыпал Амброж трудно. Ворочался с боку на бок. К утру задремал, твердо решив не сдаваться. Еще не все потеряно. Роза права: пока мы живем на свете, надо со многим мириться. Надо? Нет, просто вынуждены! Но и сидеть сложа руки ни к чему…
От деревни до города восемь километров. Можно идти вдоль реки, но это самый дальний путь. Воде приходится огибать взгорки, через которые длинными зигзагами переваливает дорога. Амброж знал более короткие тропы, где можно срезать путь и добраться до города намного быстрее. Но на этот раз он предпочел автобус. Разболтанный, маленький, будто клетка, с сиденьями, расположенными вдоль стенок. Пассажиры усаживаются к центру ногами, и, кроме нескольких человек, пристроившихся сзади, все теснятся бочком по направлению к движению. Потому-то он и расположился сзади, чтобы по-хозяйски вытянуть ноги, как те мужики, что вели себя в автобусе словно дома.
— Ну, Амброж, что ты на это скажешь? — поинтересовался Матлоха. Он задал вопрос как бы от всех, от Трояка и Патеры, а может, и от водителя, который тоже не мог скрыть удивления, когда кузнец появился на остановке автобуса.
— А что мне говорить? — ответил Амброж и тут же обозлился. Видать, его совсем темнотой считают. «Уж я-то наездился на машинах больше, чем вы все, вместе взятые, и отсюда, из низины, тоже. Пан Фоустка — торговля скобяным товаром — тоже езживал ко мне на грузовике. Много раз и меня подбрасывал в город, чтобы я мог истратить денежки, которые он мне заплатил…»
— Ну, скажи сам, этот автобус — разве не прогресс, а?
— Время экономит, что верно, то верно, — кивнул Амброж, как только разболтанная колымага взяла с места.
Утро выдалось холодное. Машина миновала домишки и, подвывая и кряхтя, полезла на первую высотку.
— Сидишь себе, ножки вытянул и едешь как барин, — с восторгом добавил Трояк.
— Только и всего, что сидишь, а тебя везут. — Амброж втянул носом смрад бензина и масла. Да и запахи, исходящие от людей, были не больно приятны. — Зато, когда шагаешь пешком, остается больше времени, чтобы подумать…
— А здесь кто тебе думать мешает? — осклабился Патера.
— Да я ничего не говорю, — пошел на попятный Амброж и отвел глаза, уставившись в окно, в полутьму. Места, что они проезжали, он знал во все времена года. И хаживал здесь в самом разном настроении. Иногда счастливый, что хоть на время удрал из низины, а иногда еще счастливее, что возвращается обратно. Школа, военная служба, мобилизация, возвращение домой, какие разные бывали дороги, но тогда ничего не мешало раздумью. А вот сейчас в этой вони и грохоте… Видимо, неудовольствие отразилось на его лице, потому что Трояк насмешливо поинтересовался:
— Значит, по-твоему, люди, что топают пешком, умнее тех, кто ездит? Так, что ли?
— Коли было бы так, то я до самой смерти ни на чем бы не стал ездить, — ответил Амброж. Он был уже далек в своих мыслях от тропинок и дорог, перекрещивающих шоссе. — Но есть такое, о чем в автобусе думать не получается!
— О чем же это?
— Трудно объяснить, — нервно отрезал Амброж, — оно на тебя может накатить лишь под чистым небом. Все вдруг радует глаз…
«И впрямь вид с гребня, в какую сторону ни кинь взгляд, был прекрасен. Кузня сверху казалась малюсенькой, как собачья конура, а городские крыши и церковь по другую сторону гребня, там внизу, под горой, походили на жилища гномов. Надо мной пролетали стаи птиц или встречался неспешный путник, который тоже никуда не торопился. Прежде люди никуда так остервенело не мчались. Только война все ускорила, сбила всех в кучи, и после нее люди стали еще суетливее».
— Разве, когда шагаешь по дорогам, встречается мало интересного? — обратился он к мужикам, и тем пришлось согласиться.
Автобус бросало на поворотах, ехавшие стоя дети и молодежь, девчонки Яниного возраста, теряли равновесие, и мужчины на задних сиденьях не поспевали поджимать ноги.
— И только поэтому ты не хочешь идти работать на фабрику?
— Отчего же, пойду, коли иначе не получится. И фабричная работенка сойдет! — кивнул головой Амброж.
— Когда у ребят каникулы, в автобусе покурить можно, — вполголоса сообщил Патера.
— Покурить я люблю дома, в покое!
— Но ты сейчас все-таки не на фабрику собираешься? — все допытывался Матлоха.
— Назад пойду пешком, — не отвечая, объявил вдруг ни с того ни с сего Амброж. Ему захотелось поскорее переделать все дела в городе и прямо через горы вернуться домой.
— Как думаешь, тебе еще надолго оставят кузню? — уже напрямик спросил Трояк.
— Ты что имеешь в виду? Кто это может ее мне оставить или не оставить?
— Кузню-то оставят, да продавать товар запретят!
— Начальство, кто же, — уточнил Матлоха.
— Кришпин еще не начальство, — махнул рукой Амброж.
— А кто же еще? Ведь он у нас секретарь!
— Тогда у него должны быть заботы поважнее! — твердо заявил Амброж.
— А он и заботится… — хохотнул Патера, словно желая подчеркнуть, что слишком уж лезет вон из кожи.
— Пусть лучше заботится, чтоб хорошее дело не на песке создавалось!
— У него директивы!
— Да ведь всюду свои условия, и всем это хорошо известно!
— Тут уж ничего не изменишь, — вмешался примирительно Трояк, а Матлоха с Патерой напустили на себя такую мину, будто удивлялись наивности Амброжа: ведь подобные вещи должны быть ему понятны.
Автобус спускался по крутому склону вниз к городу. Им пришлось упираться ногами, чтобы не сползти с сидений. Ухабистая дорога вытрясла всю душу, и мужики примолкли. Но когда за окнами замелькали первые дома длинной улицы, ведущей к площади, Трояк вдруг вслух заудивлялся, почему это Амброж так долго не появлялся в трактире. Как будто во время этой головоломной поездки пришел к выводу, что именно здесь кроется главная причина его неосведомленности. Дескать, очнись да возьмись за ум, пока
