Он даже находил эту мысль несвойственной себе. Потому как была в его характере главенствующая она. Накопительство, постоянный непрерывный рост благосостояния как сама цель. А какая ж еще у человека может быть цель?

— А за чем же ты готов гнаться? — Вопросительно приподнял бровь зампред.

Не нравилось ему, в какую сторону повернулся разговор. Потому как хоть и видно было по живым глазам Землицина, что был он амбициозным и живым, да только в какую-то не ту сторону эта амбициозность и живость были направлены. А в какую, зампред не понимал.

Землицын хмыкнул. Посмотрел на Щеглова как-то очень снисходительно. Очень этот взгляд зампреду не понравился. Потому как сам он привык на всех смотреть свысока.

— Скажите, — начал Игорь, — а теряли ли вы когда-нибудь близких людей?

Щеглов нахмурился. Вопрос показался ему странным в высшей степени.

— Отец мой погиб на войне. Но я его почти не знал. А матери и подавно.

— А кто же был вашей рабочей семьей?

— Детдом,— припомнив свою лож про рабочую семью, выкрутился зампред.

— Значит, — Землицын не отрывал своего взгляда от глаз зампреда, и тот не удержался, отвел их вбок, — значит не теряли близких?

— Не терял, — сказал Щеглов, — потому как всю жизнь был я только сам себе близким. Рос в детском доме и терпел с детства лишенья, пока в люди не выбился.

— А супругу свою? Любите? — Со странной улыбкой спросил Землицын.

Щеглов удивился. На самом деле, давно уж у него, сорокашестилетнего мужчины, пропала любая тяга к его потучневшей похожей на крашенную-напомаженную свинку жене. Была у зампреда тайная связь с молодой двадцатипятилетней секретаршей-комсомолкой Викочокй. Но то так, игрульки.

— Что за странный вопрос? — Нахмурился зампред, — я бы сказал неуместный.

— А дети есть? Как с ними у вас дружба идет?

Этот вопрос Щеглова просто возмутил. Потому как была у него дочь, но с ней он не поддерживал общение. Она давно сбежала от него с каким-то инженерчиком на север против всякой отцовской воли.

— Мне кажется, уважаемый Игорь Семенович, — сказал Щеглов необычно официально, — вы задаете странные и неуместные вопросы.

Земляницын посмотрел на него с какой-то странной жалостью. Это Щеглова просто взбесило. Он едва смог удержать в себе буйство эмоций. Как бы невзначай протер лоб белым платком.

— Тогда вы, Евгений Макарыч, — начал Игорь, — не за тем чем-то гонитесь, скажу я вам.

Щеглов не знал, что ответить. Однако, он твердо решил, что не хочет иметь с этим человеком, с Землицыным, никаких дел. Был он какой-то непонятны, а значит, непредсказуемый. И, скорее всего, неуправляемый. Горько в нем ошибся Евгений Макарыч. Горько разочаровался.

— Наелся я, — сказал Землицын, едва притронувшись к супу, — скажите, а где у вас тут есть руки помыть?

— На огороде, — сказал суховато зампред, — есть водяная колонка.

— Ого, — хмыкнул Землицын, вставая, — целая колонка. А у нас одна на целый квартал.

Зампред посмотрел на Землицына неприязненно, проводил его взглядом за дом, туда, где был проход в огород.

— Мда, — пробурчал себе под нос Зампред, — с ним, с Землицыным, по клубничному делу каши не сваришь…

Внезапно лязгнула железом калитка. Зампред аж вздрогнул. Кинул взгляд через двор, к забору. Там уже шел к нему энергичным шагом Пашка Серый.

— Я вырвался, — крикнул он радостно, словно лакей, сообщающий хозяину приятную вещь, — вырвался ехать клубнику продавать!

Глава 7

— Я вырвался ехать, клубнику продавать! — Услышал я знакомый сипловатый голос Пашки Серого.

Вот только интонация его была необычная. Не холодная и отстраненно-насмешливая, как обычно, а подхалимская. Вот значит как… Стало быть, с зампредом у них какие-то дела… какая-то клубника.

Слышал я все это, когда пошел к колонке, но услышал лязг калитки и крик Серого, замер за кирпичной стеною зампредовского дома.

С самого первого вопроса, который зампред мне задал, как бы соблазняя достатком, закралось у меня странное подозрение. Понял я, что что-то тут нечисто в этом деле.

Когда-то, еще в десятые года моей прошлой жизни, вписался один мой товарищ, у которого наступил и в семье, и на работе разлад, в одну губительную схему чужого обогащения.

Прибежал он ко мне довольный, сказал, что решены все его проблемы с деньгами. Что теперь будет он богатый. Ну, я сначала порадовался за друга, а потом спросил, что же он за дело такое нашел. Друг радостно рассказал мне о своем везении.

Оказалось, попал он просто в дурацкую рекламную пирамиду. Не такую нахальную, как в свое время мавродивская МММ, но тоже малоприятную. Где на простых наивных людях наживаются местные менеджеры.

Тогда и предложил я другу своему сходить вместе с ним к начальнице этой пирамиды. К некоей Тамаре Михайловне. Друг обрадовался, потому как там, если с собой привести еще человека, обещают тебе за него деньги.

Ну вот, мы и пришли. Разодетая, в золоте и жемчуге Тамара Михайловна обещала нам золотые горы. Обещала большие заработки и легкую работу. А начала она совсем так же как зампред. Тогда отвел я и себя и друга от такой бесполезной затеи.

Проблема была и Тамары Михайловны и зампреда Щеглова, что и та и другой хотели соблазнить благами того, кого считали глупее себя.

— Да не кричи ты, Пашка, — слышал я приглушенный зампредов полуголос, — не вовремя ты. Где весь день был?

— Решал с поездкой. Теперь-то уж я могу с Кашевым и Микиткой ваши рейсы с клубникой на побережье делать!

— Молчи! Молчи, дурень! Я тут не один! А вообще, чеши в летнюю кухню и сиди там, как мышь под метлой!

— Ой! Игоречек! — Подкралась ко мне сзади супруга зампреда, — а что это вы тут делаете?

Тучная женщина несла в руках румяные помидоры, что сорвала на огороде.

— Руки я мыл, — улыбнулся я, — а теперь, вот, топаю назад.

— Нашел ты, милок, колонку?

— Нашел-нашел, — отмахнулся я и пошел обратно на двор зампредов.

— Помыл? — Обернулся притихший было зампред.

— Да помыл-помыл. Ну что ж, Евгений Макарыч. Пора мне.

— И верно, — посмотрел зампред на меня с наигранной добротой, — пора. У нас еще дел много. Огород надобно полить. Засуха сейчас. Дождей почти и не бывает.

— Ну тогда, — кивнул я слегка, — спасибо за гостеприимство.

Обернулся я к входу и зашагал. Видел боковым зрением, как провожает меня своими маленькими злыми глазами Пашка серый из маленького окошка летней кухни. Еще один, не менее злой взгляд, чувствовал я на своей спине. Взгляд Щеглова.

* * *

Через день утром Пашка Серый, как они с Щегловым и договорились, приехал на один из сельповских магазинов. Пашка очень удивился, когда зампред позвал его встретиться именно здесь, потому как раньше в таких местах они не встречались.

Когда Пашка приехал к небольшому магазинчику со звонким названием «Казачок», внутри никого не было.

Войдя внутрь, застал он там полупустые полки да толстую продавщицу с недовольным лицом.

— Хлеб уже разобрали, — буркнула она.

— Я не захлебом, — сказал Пашка, — я к Евгению Макарычу.

Продавщица нахмурилась. Поднявшись с табурета, на котором сидела за прилавком, она трухнула вислыми своими щеками.

— Таких не держим, — сказала она мерзким тоном.

— Ты чего, баба дурная? — Разозлился Пашка, — Сказано мне было сюда приезжать. Я и приезжаю! Чего плетешь такое!

— Ты никак с ума выжил! Водки, поди допился, — подбоченилась тетка, — морда вон, бледная и страшная, как у алкаша!

Пашка пошел на продавщицу, попер на нее крепким матом. Женщина, к его удивлению, не растерялась. Оборонялась она достойно. Иногда такими матюками, которых и сам Пашка не знал.

Чуть было промеж ними драка не завязалась Елси бы не захрустел на улице под чужой машиною щебень. Увидев знакомую волгу, тетка затихла. Пашка тоже, обернувшись, глянул, как из машины выбираются зампред и директор сельпо.

— Ну вот! К ним я! К ним! А ты чего разоралась! Дуреха!

— Ты что⁈ — Не поверила тетка, — к Кириллу Денисовичу? К начальнику нашему?

— Да не к нему! А к тому, кто рядом с им идет! К Евгению Макарычу!

Двое чиновников вошли в магазинчик.

— Здрасти, Кирилл Денисович! — Тут лицо продавщицы стало подобострастно заискивающим, — А это что, ваш хлопец?

— Мой-мой, — хмуро ответил начальник сельпо.

Серый вообще заметил, что и Щеглов, и Петренко были оба с лицами чернее тучи. Оба хмурились, поджимали губы и сводили к переносицам пушистые брови. Не понравилось это Серому. Стало у него на душе неспокойно.

— Проводи нас, Марфа, — сказал Петренко, — в подсобное помещение. Ну и подай, как обычно.

— Сейчас-сейчас! — Засуетилась она.

Женщина побежала