— Но разве на кораблях не поднялся шум? Полисмен на верфи сказал мне... и эта шлюпка с «Флореалии»...

— Да просто они сходили на соседний остров, вот и все. Вопили, бросали в воздух шапки, кричали «ура», чтобы порадовать налогоплательщиков. Главный старшина проверил— семьдесят две оставленных мне клетки — по птице в каждой, — и на том моя вахта закончилась. Но потом они устроили толковище и решили поговорить со своими питомцами вместо того, чтобы сразу уйти. Какой-то бездельник с «Буллеана» начал возмущаться, что это не его птица. Я слышал, как старшина сказал: «Разбирайтесь сами», а тот начал обходить мастерскую, пытаясь разобраться. И наткнулся на матроса с «Флореалии» с похожей жалобой. Пошли разговоры — все завертелось вокруг клеток. Они поднимали их, рассматривали на свет, как бокалы с портвейном. Отличная забава, богом клянусь! Ну а потом начали разбираться попарно.

— А как насчет Джемми Ридера и Полифема?

— О них тоже было множество разговоров. Кто-то из торпедных нянек, или равный ему по рангу, горланил, что разыщет и прибьет того гада, который отрезал хвост его бедненькой Жозефине. (До этого момента у меня и в мыслях не было, что Джемми может вдруг оказаться леди). Затем столкнулся с Полифемом (то есть, с его хозяином), продолжая скорбеть о своей потере, и, даже не будучи в одной команде, они мигом нашли общий язык. А затем недовольство, вызванное ситуацией с пернатыми любимцами, мало-помалу переросло в грызню между экипажами. Видал я и худшие беспорядки в свое время, но более быстрого перехода к ним — нигде и никогда! Как обычно, за этим стояло что-то другое. Я слышал, что один из кораблей для учебных стрельб получил еще довоенный кордит, а потому палил в белый свет не лучше, чем старый «Суперб» в Александрии, когда мы взорвали их склад боеприпасов. Второй корабль выразил свои соболезнования флажковым сигнальным кодом. Так что обе команды сошли на берег уже враждебно настроенными. А когда шум из мастерской стал доноситься наружу, один их старшина сказал мне: «Они не станут нас слушать, папаша. Скажут, что мы с тобой судим предвзято». 

Я ответил: «Господь свидетель, ты непредвзят. Но я-то знаю, кто ты, и толку от тебя не больше, чем от их узлов на клетках. Закрой двери и окна, пусть они сами разбираются».

Старшины так и сделали, и когда шум внутри начал утихать сам собой, а мастерская как следует накалилась на солнышке, никто и не думал вмешиваться, как я и советовал. Наконец экипажи расцепились, начали подбирать разбитые клетки и спорить.

Тогда я просвистал: «Очистить нижнюю палубу» и рассказал им, как и за что я понизил в звании Полифема и Джемми. Это слегка остудило их пыл. Затем я рассказал, как потел в мастерской, охраняя их сокровища, и что у них нет оснований жаловаться на то, что их бедные, одинокие, всеми брошенные пташки перепутали гамаки в их отсутствие. Когда я услышал, что они смеются, то сказал, что они невоспитанная и недисциплинированная салажья мелочь, позор Нового флота, и они ушли.

А как я мог поступить иначе? Ведь если бы какой-нибудь остолоп послал за морской пехотой и вдобавок выплеснул все подробности дела на бумагу, то эти два корабля сортировали бы своих попугаев до конца времен! Вы же знаете, что бывает за драки на берегу! Еще хуже могло бы выйти, если бы они убили полисмена-другого. И должен сказать, что ловкость, с которой я управился с ними — с птицами и матросами, я имею в виду, — говорит о том, что следует знать свое дело, сэр Ричард!

Выправка и настроение мистера Хитли тут же изменились. Он протянул руку. Мистер Вирджил поднялся на ноги и пожал ее. Оба сияли.

— О том, что ты свое дело знаешь, Вирджил, я знал с первого шага на берегу. А ты сразу меня узнал?

— Я подумал об этом, сэр, когда вы жестом велели мне подняться на борт этой калоши. Но не был уверен до тех пор, пока не увидел вот эту картинку, которой вы мне обязаны. — Мистер Вирджил указал на оголившееся запястье мистера Хитли, на котором под рыжеватыми волосками виднелся бледно-синий якорь, обвитый цепью.

— На фор-марсе «Резистанса» по пути из Порт-Ройяла, — сказал мистер Хитли.

Мистер Вирджил кивнул и улыбнулся.

— Она сохранилась, — сказал он. — Но... что случилось с вами, сэр Ричард?

— Те, кто был лучше меня, погибли на войне. А я принял от них наследство, как видишь.

— Так вы теперь у нас лорд?

Его собеседник кивнул. И вдруг хлопнул себя по колену.

— Вспомнил-таки! — воскликнул он. — Того пушкаря с «Полифема»! Это был Харрис — Чатти Харрис. Он служил со мной на «Комусе», а затем на «Эвриале». И вечно ссужал нас деньгами под проценты.

— Это он! — подхватил мистер Вирджил. — Я всегда думал, что в нем есть что-то от еврея-ростовщика. А кто тогда командовал «Комусом»? Я имею в виду тот рейс на Адриатике, когда он получил волной в корму и чуть не потопил капитана в его каюте.

Мистер Хитли выудил из памяти и это имя, и некоторое время они, так сказать, гребли туда и обратно, вспоминая корабли и людей давно ушедшей эпохи. Это дело знают все старики: мертвое тянется к мертвым, как железо к железу. Адмирал сидел в изгибе кормового фальшборта, сцепив пальцы на коленях, — так, словно румпель-штерты[104] все еще были на месте. Мистер Вирджил, поднявшись на ноги в честь великих имен и дат, не отрываясь глядел на него, захваченный бурным потоком воспоминаний.

Тем временем экипажи с пассажирами начали возвращаться в гавань. Один из них вез потного офицера с «Буллеана», которому поручили разыскать адмирала в отставке лорда Хитли, который вместо отеля зачем-то отправился на верфь, и передать ему приглашение капитана — оказать ему честь и пообедать с ним. Ведь время уже прямиком выруливало к коктейлям!

* * *

Позже, как раз за упомянутыми коктейлями, лорд Хитли выяснил, что единодушное мнение эскадры его величества было таково: папашу Вирджила из-за его штучек с попугаями стоило бы