Шрифт:
Закладка:
Ничто из вышесказанного не имеет целью унизить подавляющее большинство американских военных, которые храбро и с честью служили во время войны и, насколько могли, сражались в рамках общепризнанных законов и обычаев цивилизованного ведения войны, учитывая жестокость и самоубийственный фанатизм врага.
Цель экскурса в насилие во времена Второй мировой войны состоит в том, чтобы показать: то, что мы привезли домой в США со смертоносных полей Европы и островов Тихого океана, diabolus in cultura, зародилось в самой Америке, ее подавленной психопатологии и культуре, а война это лишь усугубила. Миллион мужчин, большинство из которых было воспитано на иудейско-христианских ценностях западной цивилизации, но редко выезжало за пределы своих родных городов, были в одночасье заброшены за тысячи миль в далекие страны, в жестокий примитивный мир войны, полный чужаков и лишенный правил и запретов, налагаемых цивилизованным миром. Представьте мини-войну каменного века, но с пулеметами и огнеметами. От наших солдат как раз и требовалось вести себя подобно первобытным предкам с их «рептильным» стремлением убивать во имя выживания. Как только рептильный мозг внезапно освободился от оков цивилизации во имя «военных нужд», сразу же начали твориться всевозможные безобразия, проникнутые самой мрачной и примитивной жестокостью. Война – это не голливудское кино. И даже не зацензуренный документальный фильм.
Повторюсь: подавляющее большинство американских военных к изнасилованиям непричастно. Но многие о них знали и видели, как другие творят бесчинства, однако были вынуждены молчать о произошедшем. Если полутора миллионам военнослужащих США, проходящих службу в Европе, приписывается совершение, по самым низким оценкам, от четырнадцати до семнадцати тысяч случаев изнасилований, то выходит, что насилием занимался примерно один процент из них. Остальные девяносто девять, возможно, видели, как их товарищи по оружию – братья, от которых зависела их жизнь, – совершают эти преступления, или, по крайней мере, знали о них, и это бремя правды многим пришлось нести молча, чтобы пережить войну и вернуться домой в целости и сохранности. Оказаться в такой конфликтной и деморализующей ситуации само по себе казалось позором, не говоря уже о том, чтобы принести ее домой к своим женам, матерям, дочерям и сыновьям. Рассказать об этом было некому.
Во время войны наши солдаты лицезрели или участвовали сами не только в актах изнасилования. На другом фронте – в Тихом океане, где мы сражались с еще одним врагом, японцами, – тщетно боролись с примитивным сбором военных трофеев: человеческих голов и других частей тела. Современный ведущий специалист по некрофилии доктор Анил Аггравал, который создал классификацию из десяти пунктов, относит людей, собирающих подобные трофеи, к «некрофилам-фетишистам»{439} (см. главу 7).
Джон Дауэр в своем исследовании об особенностях хода Второй мировой войны на Тихом океане отмечает: «Ненависть к врагу порождает военные преступления»{440}. На Тихоокеанском фронте мы практически не брали пленных, и не только потому, что японцы сражались насмерть или притворно сдавались, а после взрывали припрятанные ручные гранаты, либо же потому, что их было трудно содержать в столь отдаленных условиях военных действий – в джунглях и на островах. На Тихоокеанском фронте развернулась своего рода война расового возмездия. Японских раненых часто добивали; тех немногих, кто пытался сдаться, расстреливали; пленных собирали на аэродромах и выкашивали пулеметными очередями – а иногда даже сбрасывали с самолетов «при попытке к бегству»{441}. Бессмысленное убийство японских военнопленных озадачивало высшее военное командование, поскольку это побуждало японские войска продолжать сражаться, а не сдаваться. И, конечно, еще более жестокое обращение, которое японцы с самого начала применяли к американским военнопленным, лишь ухудшало положение японских пленных в руках ВС США.
Как сказал генерал армии Конфедерации Натаниэль Бедфорд Форрест, по прозвищу Форрест-дьявол, зверски вырезавший сдающихся чернокожих солдат армии Союза в сражении при форте Пиллоу: «Воевать – значит сражаться, а сражаться – значит убивать».
И если бы только убивать! На Тихоокеанском фронте американские военные часто уродовали трупы японцев: отрезали уши, вырывали зубы, собирали черепа и другие части тела и даже засушивали отрубленные головы, чтобы потом забрать их домой. Поступать так с белым врагом-христианином – а немцы, несмотря на все заигрывания нацизма с неоязычеством, совершенно точно являлись христианами – было бы абсолютно неприемлемо. Но во время нашей войны с японцами нанесение увечий убитым (а иногда и раненым) стало делом настолько обычным, что журнал «Лайф» с гордостью опубликовал фотографию молодой американки, сидящей за столом с черепом. Подпись гласила: «Труженица тыла из Аризоны пишет своему возлюбленному письмо с благодарностью за присланный ей череп японца»{442}. Президенту Рузвельту подарили нож для вскрытия писем с рукоятью, выточенной из кости руки японского солдата (которую он приказал по-человечески похоронить){443}.
Вот что пишет Ю. Б. Следж в своих классических мемуарах «Со старой гвардией: на Пелелиу и Окинаве», посвященных сражениям в рядах морских пехотинцев на Тихом океане: «Это был грубый, ужасный ритуал, напоминающий те, что происходили на полях битв древности, где противники испытывали глубочайшую взаимную ненависть.
Отстёгивая штык и ножны у убитого японца, я заметил неподалёку другого морпеха. Он не принадлежал к нашему миномётному отделению, но случайно оказался рядом и собирался поучаствовать в дележе добычи. Он двигался ко мне, волоча за собой то, что поначалу показалось мне трупом. Но японец не был мёртв. Он был серьёзно ранен в спину и не мог двигать руками, в противном случае он сопротивлялся бы до последнего вздоха.
Рот японца сиял огромными золотыми коронками, и морпех, взявший его в плен, положил на них глаз. Он установил остриё своего кабара [боевого ножа] на основание коронки и ударил по рукояти ладонью. Из-за того, что японец колотил ногами и дёргался, остриё ножа соскользнуло с зуба и глубоко вонзилось в рот жертвы. Морпех выругался и ударом ножа разрезал ему щёки до самых ушей. Затем он упёр ногу в нижнюю челюсть страдальца и попробовал ещё раз. Кровь полилась изо рта японского солдата. Я закричал: „Прикончи его, чтобы он не мучился!“ Единственным ответом мне была грубая ругань. Ещё один морской пехотинец подбежал, и, всадив пулю в голову японца, прекратил его мучения. Мародёр что-то проворчал и продолжил извлекать свои трофеи без помех»[26]{444}.
