Шрифт:
Закладка:
* * *
Это были страшные времена для арманьякских принцев. Они были одними из самых знатных дворян Франции и традиционно наиболее близки к короне. Однако они были отрезаны от короля и изгнаны из своих владений. Их сети клиентов и протеже в администрации были разрушены. Их доступ к государственным средствам был прекращен. По всей северной Франции их сторонники подвергались нападениям и убийствам. Некоторые города, такие как Дижон, взяли пример с Парижа и изгнали известных орлеанистов, конфисковав их имущество. В Шампани толпы нападали на замки видных арманьяков. Граф Руси, один из крупнейших феодалов региона, был осажден в своем замке в Понтарси на реке Эсна более чем 1.500 разъяренными крестьянами при явном содействии королевского бальи из Лаона. В оставшихся у них землях принцы были объявлены предателями и их сторонники начали перебегать на сторону врага в поисках лучшей доли[375].
Бремя сплочения своей потрепанной партии и финансирования продолжения войны легло на восемнадцатилетнего Карла Орлеанского, который уже с трудом выплачивал долги за катастрофические кампании предыдущего года. Он распродал или переплавил большую часть того, что осталось от серебряных изделий принадлежавших его семье, обложил налогом свои владения в долине Луары и все еще продолжал надеяться на более широкое признание справедливости его дела в следующий раз. Орлеанские наемники изготавливали знамена с девизом Justice! (Справедливость!), с которыми молодой герцог планировал выступить против герцога Бургундского весной. Заказ на 4.200 кавалерийских вымпелов говорит о том, что планировалось собрать войско численностью не менее 10.000 человек, то есть примерно такое же, какое Карл и его союзники развернули в 1411 году. Но когда в начале 1412 года лидеры коалиции собрались оценить свое положение, стало очевидно, что этого недостаточно, чтобы противостоять большим армиям, которые герцог Бургундский теперь мог набрать. В отчаянии принцы решились на еще одну попытку нанять английскую армию для своего дела. Для этого им пришлось бы переиграть бургиньонов с их обширными ресурсами и налаженными связями в Англии[376].
Маловероятно, что какая-либо из враждующих сторон во Франции понимала сложную и нестабильную политическую ситуацию в Англии. Когда граф Арундел покинул Англию, принц Уэльский стал главенствующей фигурой в правительстве и последовательно выступал за союз с герцогом Бургундским. Но хотя экспедиция Арундела во многом способствовала триумфу бургиньонов, для Англии она принесла очень мало пользы. Дипломаты, сопровождавшие графа в Аррас, не смогли получить ничего, кроме денег, в обмен на его услуги. К тому времени, когда Арундел вернулся в Англию, больному Генриху IV удалось отобрать власть у принца и его друзей. Обстоятельства этого дела неясны, как и все придворные интриги последних лет жизни Генриха IV, поскольку хронисты соблюдали благоразумную сдержанность в этом вопросе. 3 ноября 1411 года, пока граф Арундел находился в Париже, в Вестминстере открылся Парламент. По мере приближения дня стало очевидно, что король слишком болен, чтобы лично присутствовать на открытии. В этот момент принц, по-видимому, обратился к своему отцу и предложил, что ему пора отречься от престола. Он сказал королю, согласно единственному сохранившемуся рассказу, что тот "больше не способен действовать ради чести и прибыли королевства". Король с возмущением отказался. Во время заседания Парламента принц и Генри Бофорт, епископ Уинчестерский, созвали собрание ведущих светских и церковных пэров для рассмотрения этого вопроса. Один из них, по плану, должен был набраться смелости и убедить короля отречься, так как тот был обезображен проказой и поэтому не может исполнять государственные обязанности.
Однако в течение ноября Генриху IV удалось восстановить свою власть. Он набрался достаточно сил, чтобы время от времени посещать Парламент. Во время некоторых из этих посещений он даже продемонстрировал свой прежний напористый стиль. 30 ноября он уволил принца и весь королевский Совет. За этим последовала замена всех главных государственных чиновников в последние дни работы Парламента. Сэр Томас Бофорт был заменен на посту канцлера архиепископом Арунделом, а казначеем назначен рыцарь сэр Джон Пелхэм, оба они были близки к старому королю и не были друзьями его старшего сына. Генриха Монмута вряд ли можно было полностью исключить из общественной жизни королевства. Но большая часть его влияния перешла к его младшему брату Томасу Ланкастеру. Эти перемены глубоко дестабилизировали английское правительство. Томас Ланкастер, которому тогда было двадцать пять лет, уже несколько лет был любимым сыном короля. Он был воином безрассудной храбрости и неистовой энергии, но человеком недалекого ума, не склонным к деловым отношениям, бывшим в натянутых отношениях как с принцем, так и с Бофортами. Генрих Монмут очень плохо воспринял то, что его оттеснили от власти. Будучи наследником больного короля и гораздо более умным из двух братьев, он, естественно, пользовался преданностью молодых и амбициозных людей. Эти люди смотрели в будущее. Для сравнения, кроме Томаса Ланкастера, новые министры короля были людьми предыдущего поколения, которые были отодвинуты на второй план во время двухлетнего правления принца и не имели причин с нетерпением ждать его вступления на престол[377].
Что стояло за этим столкновением характеров, сказать трудно, но вопрос о том, как использовать текущие разногласия во Франции, должен был сыграть большую роль. В начале декабря 1411 года, сразу после отставки советников, Генрих IV вновь заявил о своем намерении направить во Францию армию под своим личным командованием. Собору Кентерберийской церковной провинции, заседавшему в то время в соборе Святого Павла, сообщили, что кампания должна продлиться шесть месяцев и стоить не менее 100.000 фунтов стерлингов. Это говорит о том, что король рассчитывал воевать за себя, а не в качестве наемника одной из враждующих сторон во Франции. В итоге эта затея оказалось не по карману. Последняя часть предыдущей парламентской субсидии, назначенной в мае 1410 года, находилась в процессе сбора, но уже была полностью направлена на оборону валлийских и шотландских границ. Налог на экспорт шерсти был в основном направлена на оборону Кале. Палата Общин не хотела предоставлять еще одну субсидию так скоро после предыдущей и в итоге согласились только на скромный налог на доходы от земельных владений, который требовал много времени для оценки налогооблагаемой базы и принес менее 1.400 фунтов стерлингов. Духовенство добавило свою собственную половинную субсидию в размере около 8.000 фунтов стерлингов, в результате чего общая сумма собранных средств составила менее десятой части предполагаемой стоимости армии.
