Уставший, измученный до предела, Канте стоял на вершине невысокого лесистого холма, откуда открывался вид на голубую гладь Хейльсы. Окруженное лесом озеро сияло в лучах вечернего солнца. Проведя столько времени погребенным под облаками и туманом Приоблачья, принц был оглушен ярким светом ясного неба. Прищурившись, он посмотрел на сверкающее зеркало воды. Кое-где виднелись паруса рыбаков из Торжища, города, спрятанного в тумане на противоположном берегу озера.

Принц понял, почему кочевники кефра’кай возвели свое единственное поселение возле этого города. Воды Хейльсы не просто отражали ясное голубое небо – казалось, они переняли этот цвет, сгустив его в более темные оттенки кобальта и лазури. Кефра’кай называли это озеро Мейр’л Тви, что означало «слезы богов». Хейльса даже была похожа на слезинку, упавшую с неба.

Однако озеро получило свое название не только поэтому.

Застонав, Джейс уселся на бревно, сплошь облепленное мхом, так что не оставалось видно ни кусочка коры. Стащив сапоги, он растер щиколотки.

– Я бы все отдал за то, чтобы окунуть ноги в эти воды, – пробормотал парень, обращаясь к стоящей рядом Никс.

Туземцы нисколько не жалели сил, быстро идя через густой лес. Они не останавливались, даже старики и старухи. И все-таки, подозревал Канте, кефра’кай двигались медленнее, чем обычно, делая скидку на идущих вместе с ними жителей равнин. Тем не менее маленькому отряду потребовался почти целый день, чтобы добраться до большого озера. Высказанное Фреллем накануне предположение о том, что до цели можно будет дойти уже к полудню, оказалось разбито вдребезги расстоянием и тяготами пути. Туземцы шли кружным путем, обходя стороной известные им опасности, делая крюк, чтобы собрать редкие травы, и отвлекаясь на охоту ради свежей добычи.

Над водной гладью раскатились отголоски далекого колокольного звона из Торжища. В этом звоне было что-то заунывное и печальное, из чего следовало, что это либо последний вечерний колокол, либо первый колокол Вечери.

Джейс потянулся за своими сапогами, собираясь натянуть их обратно. Дневной переход еще не закончился. Нужно было еще обогнуть озеро, так что в город они попадут лишь к концу вечернего звона. Но пока что все ждали, когда туземцы завершат какой-то свой обряд поклонения на берегу. Фрелль находился с ними, с большим любопытством наблюдая за ритуалом. Кефра’кай опускались на колени у кромки озера, окунали руки в воду и проводили ладонями по щекам. Слышалось негромкое пение.

Никс стояла, скрестив руки на груди. За ночь плащ Джейса высох, и она накинула его, завязав лишь на шее, что оставило на виду обнаженную кожу живота и пятнистую повязку на груди.

По пути через лес Канте не раз ловил взгляды, которые украдкой бросал на девушку Джейс. Впрочем, он нисколько не винил парня в этом. Сам принц грешил тем же. И внимание его привлекал не только вид голого тела. Даже Фрелль тоже время от времени посматривал на Никс – хотя в его взглядах, скорее всего, было лишь чисто ученое любопытство.

С каждой пройденной лигой воздух вокруг девушки сгущался, словно окутывая ее покрывалом. Кожа ее сияла не только от выступившего пота. Золотистые пряди у нее в волосах стали ярче, в то время как остальные потемнели. Казалось, Никс впитывает из этих зарослей какие-то необычные жизненные силы. И Канте сомневался в том, что она сама подозревала об этом.

Вслух об этом никто не говорил, но все явно это чувствовали.

В том числе даже туземцы, которые искоса поглядывали на девушку, перешептываясь между собой.

Никс, похоже, оставалась слепа к происходящему. Во время долгого перехода девушка не сказала ни слова, очевидно, погруженная в материи, о которых еще не была готова говорить. Она то и дело бросала взгляды на старейшину, однако все ее попытки подойти ближе неизменно отклонялись, не грубо, а скорее, просто как порыв ветра, отгонявший Шан и окружающих ее женщин всякий раз, когда Никс стремилась подойти к ним ближе.

Джейс не отходил от своей подруги. Он задыхался и вспотел, стараясь от нее не отстать. Канте вынужден был признать, что сильно недооценивал выносливость молодого прислужника и его бесконечную привязанность к Никс. Последнее определенно было рождено юношеской любовью, о которой пока что не было сказано ни слова. В прошлом принц два-три раза испытывал нечто подобное и знал, как сладостно щемит от этого чувства сердце, переполненное надеждой, страстью и изрядной долей тревоги.

Но Канте видел в Джейсе такие потаенные глубины, о которых не догадывались ни он сам, ни его подруга. Впервые познакомившись с прислужником, принц нашел его неряшливым, рыхлым, слабым телом, избалованным годами, проведенными в стенах Обители, – по сути дела, взрослым ребенком. Однако за последние дни он понял, сколь далеким от истины было его суждение.

«А уж я-то должен бы знать, что такое быть недооцененным…»

У Канте в ушах звенели обидные прозвища, которые ему давали те, кто его совсем не знал: Его Ничтожество, Принц-пропойца и другие.

И тем не менее, даже несмотря на это новообретенное великодушие в отношении Джейса, принцу порой хотелось хорошенько треснуть парня по грязному лицу. Как сейчас, например.

Натянув сапоги, Джейс указал на озеро.

– Говорят, воды Хейльсы обладают чудодейственными целительными силами. Многие приходят сюда с самыми страшными недугами и, окунувшись в озеро, вылечиваются.

Канте закрыл глаза и прикусил губу, сдерживая готовый сорваться с уст стон. Ему вспомнились широкая ухмылка Джалейка и слово, которое произнес туземец, указывая на миску с порошком. «Крааль». У кефра’кай явно было снадобье, исцеляющее от последствий укуса визглявок.

Услышав тихий стон, принц открыл глаза. Покинув свое место рядом с бревном, Никс шагнула к озеру. Неведомая магика, наполнявшая девушку, спала с ее плеч, и она сгорбилась. Канте догадался, что слова Джейса разбудили в ней чувство вины. Рассказ о целебных водах разбередил едва затянувшуюся рану.

Подойдя к Никс, принц кашлянул, тщетно пытаясь изобразить веселье.

– Это лишь легенда, – с напускной небрежностью произнес он. – Мой знакомый зверобой Бре’бран смеялся над такими глупыми россказнями.

Это была ложь, но Канте чувствовал, что девушке нужно ее услышать.