— Там сейчас зима?

— Нет, но ведь мы находимся высоко… Я войду первым и подожду тебя.

С этими словами Филос вошел в треугольную камеру и нажал на стену. Плита повернулась, скрыв его от глаз Чарли, а затем еще раз повернулась, но была уже пуста. Чарли вошел внутрь и нажал на стену. Через мгновение он уже стоял на склоне холма, а в небе светили звезды, и было очень холодно. У Чарли перехватило дыхание от острого холодного воздуха, а, может, от звезд.

В их достаточно ярком свете они начали быстро спускаться вниз по склону, пока, запыхавшись, не оказались во впадине между скалами. Здесь Филос нашел дверь и толкнул ее внутрь. Оттуда пахнуло теплом. Они вошли внутрь и ветер прихлопнул дверь. За ней была вторая дверь, которая вела в длинную комнату с низким потолком. Здесь в настоящем каменном камине горел огонь и потрескивали дрова. Откуда-то вбежал прихрамывающий Фрур, радостно бросившийся к ним, а за ним вбежал Сутин.

Чарли Джонс невнятно пробормотал всего одно слово, и силы оставили его — он потерял сознание. Это слово было — Лора.

— Когда иногда оглядываешься вокруг, становится страшно, — изрекает Герб.

Жанетт аккуратно обмакивает кукурузные хлопья в растворы красителя для яиц, чтобы Дейв мог сделать себе индейское ожерелье. Дейву только пять лет, но он уже хорошо орудует иголкой и ниткой. — Ну, так не оглядывайся. Что ты увидел?

— Радио, послушай радио.

Завывающий голос тянул песню. Опытное ухо могло бы, если бы его заставили, узнать в ней тему Vesti la Guibba; в песне лирично описывалось разочарование студента первого курса, на него накладывались звуки фортепиано, играющего тремоло в верхних октавах: ля-ля-ля, си-си, затем шесть квартовых звуков. — Кто поет?

— Я — не знаю.

Жанетт раздражена. — Не могу разбираться во всех этих группах и ансамблях. Для меня они все одинаковы.

— Да, но все же, кто это?

Она перестает окунать хлопья в краситель и прислушивается.

— Это тот со стеклянным взглядом и кривыми зубами, которого показывали по телевидению позавчера, — высказывает она предположение.

— Нет! — торжественно объявляет Герб. — То был тот проходимец из переулка по кличке Дебси. Чисто мужской тип. А это — женщина — работает под девушку.

— Вряд ли, — Жанетт прислушивается, как голос выводит рулады в диапазоне четырех с половиной тонов, после чего его уже не слышно, так как вступило фортепиано. — Ты знаешь, ты прав.

— Я знаю, что прав. Вот это и пугает тебя.

Герб отбрасывает журнал, который он читал. — Здесь пишут, про Аль Каппа из мультфильма — помнишь тот мультик — так он утверждает, что теперь можно с уверенностью разобрать по фотографии в журнале, кто мужчина, а кто женщина. Кто красивее, тот и мужчина. Я читал об этом, а тут как раз эта баба поет по радио, да еще хрипит, чтобы получилось, вроде как мужик старается петь, как баба.

— И тебя это пугает?

— Порядок вещей может нарушиться, — игриво заявляет Герб. — Если и дальше так пойдет, то произойдет мутация, и нельзя будет разобрать, где мальчик, а где девочка.

— Глупости. Мутация так не происходит.

— Знаю, но все движется в таком направлении, что когда произойдет мутация полов, никто ее и не заметит.

— О, это ты уж слишком, Герб.

— Пусть так. Но разве ты не чувствуешь иногда, будто какая-то сила старается переделать женщин в мужчин и наоборот. Я говорю не только о певцах. Посмотри на Советскую Россию. Еще никогда в мире ни один социальный эксперимент не превратил так много женщин в тягловых лошадок. Вспомни Китай, наконец-то маленьких китайских куколок освободили от векового рабства, теперь они носят комбинезоны и машут лопатой четырнадцать часов в день наравне со своими братьями. Все это просто оборотная сторона той пластинки, которую мы сейчас слушали.

Жанетт окунает хлопья в красную краску и дает ей стечь.

— Нет, — говорит она, — на другой стороне песня «Звездная пыль».

— Ты произнес Лора и…

Чарли открыл глаза и увидел брусья потолка.

— Извините, — ослабевшим голосом сказал он, — может, я просто долго не спал. Простите меня.

Что такое Лора?

Чарли с помощью Филоса сел. Рядом с Филосом он увидел лидомца, у него были каштановые волосы, серые глаза и скульптурно вылепленные губы.

— Я любил Лору, — просто ответил Чарли — так мог бы ответить и лидомец. — Ты, должно быть, Фрур? — Чарли смотрел то на Фрура, то на другую фигуру, стоявшую рядом.

Застенчиво, но не позади Фрура, одетая в привычную для Лидома одежду с высоким воротником, обтягивающую тело и грудь, с маленьким шелковым спорраном спереди, стояла она. У нее было приятное лицо, совсем не мальчишеское и не очень красивое. Это была не Лора, просто у нее были такие же волосы, как у Лоры.

Она.

— Сутин, — произнес Филос.

— Ты ведь все время говорил о ней он! — закричал Чарли, чувствуя себя в дурацком положении.

— О Сутин? Да, конечно, а как же еще?

Только тут Чарли пришло в голову — конечно, как же еще! Ведь Филос рассказывал ему свою историю по-лидомски и использовал местоимение лидомского языка, которое не имело ни мужского, ни женского рода, а было чем-то средним. Это он, Чарли, перевел его для себя как «он».

— У тебя волосы, как у Лоры, — сказал он девушке.

Она застенчиво ответила: — Хорошо, что ты пришел.

Они не дали Чарли поспать — не могли, так как у них было мало времени, зато они дали отдохнуть и накормили. Филос и Фрур тем временем обошли дом, который был наполовину заглублен в землю на краю высокого утеса — сюда могли долететь только птицы. За домом находился лес и луг, где, как рассказала ему Сутин, они подстрелили из лука оленя. Во время обхода дома Филос и Фрур, не стесняясь, плакали, они прощались с домом ведь они могли уже никогда сюда не вернуться. Только теперь Чарли задумался над тем, что будет с его друзьями после того, как он увезет Сутин. Что было это для них — измена? Какое за измену положено наказание? Он не смел задать этот вопрос, да и их языке не было слов для понятия «наказание».

Выйдя из дома, они взобрались на гору и вошли в воздушный шлюз, где спрятали светильник. Второй светильник они спрятали в туннеле у выхода из трубки. Там же они оставили свои плащи и вышли на зеленый луг под серебристо-стальное небо Лидома. Медленно направились они к