Шрифт:
Закладка:
Я и семнадцатилетний жутко боялся подвести его, когда уже первокурсником пришёл сыграть роль царевича Феодора в «Борисе Годунове». Сказать, что я волновался, значит, ничего не сказать. Меня будто сковало. Съёмки сцены смерти Бориса и сейчас передо мной как в тумане. До сих пор эту сцену и своё участие в ней я воспринимаю не эмоционально, а физиологически: я помню ощущение дикого страха в тот съёмочный день и ещё ощущение безумной ответственности. Сложнейшая сцена, сложнейшая декорация; я видел, как серьёзно и темпераментно работает со светом Вадим Иванович Юсов и как сосредоточенно, как напряжённо, как грандиозно работает отец. А я был в оцепенении. Свой главный крупный план, где я заливаюсь слезами: «Нет, нет – живи и царствуй долговечно: народ и мы погибли без тебя!» – я играл как в бреду. Но ныне, на отдалении от тех лет, если рассуждать о тонкостях актерской профессии, я понимаю, что был тогда очень зажат. Тем более, рядом с отцом. Да разве я мог отстраниться от него, работать самостоятельно, то есть быть просто его партнёром?! Приблизиться в кадре к его уровню – о таком и подумать было невозможно. Для меня он был колоссальным авторитетом, ну, как бог.
Моя проблема в том, что я у отца – поздний ребёнок. Мне шёл восемнадцатый год, а отец приближался к 65-летию. Я для него был мальчик, а он для меня – недосягаемая вершина. Однако именно в этом возрасте в жизни юноши происходит огромный скачок: ты так стремительно входишь в мужское состояние, накапливаешь опыт, что всего-то за два-три года, к двадцати годам, становишься уже совсем другим человеком – по духу, по интересам, по отношению к жизни, к людям, по уму. После двадцати мне просто физически было необходимо общение с отцом. Я начал заниматься его делом, уже имел возможность снимать, а значит, мог показать ему свои работы, услышать его впечатления, конкретные замечания по профессии.
Он в то время ушёл с головой в «Тихий Дон». Я присутствовал при первых переговорах с итальянской стороной, ездил вместе с ним в Рим, на студию «Ченичитта», обсуждал кандидатуры актёров на главные роли, познакомился с художником – отец его знал раньше, этот художник работал с Феллини. Отец делился со мной своими задумками, рассказывал, как хочет сделать начало и как будет в картине использована компьютерная графика… Я видел черновую режиссёрскую версию монтажа картины – это было сильное впечатление. Возможно, отец не разделил бы моей точки зрения: я считаю, он снял «Тихий Дон» как историю о трагической любви. Да, судьба казачества в эпоху Первой мировой и Гражданской войн, да, мятущаяся окровавленная Россия – всё это в картине есть, но на первый план выступает самое сильное человеческое чувство. Великий роман Михаила Шолохова в кинорежиссуре Сергея Бондарчука явлен прежде всего как драма любви, и в этом, с моей точки зрения, основной нерв и главная сила этой экранизации.
По большому счёту, мне грех жаловаться, я живу хорошо, но нет дня, чтобы я не вспоминал об отце и не сравнивал бы свою жизнь с его жизнью. Сравнения в основном в его пользу, но бывает – и в мою. Мы с сестрой Алёной – дети «Войны и мира». Я вижу в этом некое Провидение и чувствую его власть над собой… Но чувства мои, и переживания, и радости настолько сокровенные, что описать их не могу…
Как я – его сын, так и мой сын Серёжа – вступил на семейную дорогу, учится творческой профессии. Как и что будет дальше, мы не загадываем, просто надеемся, что в нём проявится наша суть. Вообще-то бондарчуковский характер – не подарок, но я всё равно хотел бы, чтобы у Серёжи, Сергея Фёдоровича Бондарчука второго, сформировался дедовский характер. Внешне он на деда не похож, в детстве был – копия бабушки, просто одно лицо с Ириной Скобцевой. Самое удивительное, что мой Серёжа прекрасно помнит деда, хотя был совсем маленьким, когда его не стало. В детстве дед приходил к нему во снах; иногда в обычных домашних разговорах он вдруг вспоминал деда и при этом описывал такие картинки, приводил такие фразы из своих сновидений, что я только диву давался и воспринимал это как стопроцентное доказательство незримой, таинственной связи между моим отцом и моим сыном. У меня же был довольно длительный период, когда отец не снился. Но началась работа над «9 ротой», и он во сне пришёл.
Свой первый большой фильм я решил снять о своём поколении, о настоящей мужской дружбе и мужестве, о том, чем стал для моих сверстников Афган. Картина – батальная, естественно, начались огромные кинопроизводственные трудности, например, надо было протащить в горы 50 единиц боевой техники, а она не проходила, и нам пришлось прокладывать асфальтовую дорогу. Вообще съёмки масштабного военного кино – это титанический труд. И сколько же за каждым эпизодом напряжения, нервов режиссёра! Ведь даже при самой тщательной подготовке возможно всякое: кто-то может повернуть какую-то ручку не туда и тяжёлая бронетехника пойдёт, не дай бог, на людей, на камеры. Такие съёмки сопряжены с постоянным риском и колоссальной ответственностью. И в это тяжёлое для меня время отец снился очень часто. Но и днём, в работе я чувствовал его. Снимаем кадр: над серединой бронетанковой колонны, синхронизировано с её движением, должны пролететь два вертолёта. Кадр сложнейший – волнуюсь, и вдруг начинаю дышать свободнее, верить, всё получится. Ей-богу – это отец мною управляет. Кто-то скажет – мистика, кто-то пальцем у виска покрутит… Но, думаю, многие люди (любого возраста), потерявшие родителей и очень их любящие, меня поймут: когда трудно, родной, бесконечно дорогой человек, даже ушедший, помогает. «9 роте» я отдал всего себя, этот фильм навеки мой подарок отцу …
Сергей Бондарчук в роли Бориса Годунова
Царь Борис и царевич Фёдор. Сергей и Фёдор Бондарчуки
Студия «Арт-Пикчерз-Груп», которой я руковожу, занимается производством художественных фильмов, клипов и рекламы. Располагаемся мы на «Мосфильме», в тех же комнатах, где когда-то был
