Он не дышал. Он не говорил – собственный вопрос ему явно почудился, как бывает во сне. Тело налилось непередаваемой тяжестью или вовсе его не слушалось. Второе было ближе к истине, если в этом краю за гранью вообще есть истина.

Ш-ш-шурх-х-х… Пш-ш-ш…

Звуки менялись, не нарастая, но упорядочиваясь изнутри, в них прорезался некий смысл. Только вот понять его Стас никак не мог. Сколько прошло времени? Минуты? Часы? Века?

Да и было ли здесь и сейчас вообще время. Казалось, оно осталось где-то там, в людской суете, в мире звуков и нормальных, не искаженных цветов. В мире, где он мог двигаться и говорить, ненавидеть и смеяться. Жить.

Что бы это слово отныне ни значило.

– Стас? Стас! Стас… Стас… Стас… – рассыпалось внезапно колокольчиками в ушах его имя. Будто некто хором пытался говорить с ним, звать его. От грубых резких звуков, ничуть на речь и не похожих, до дрожания серебряных струн, чище и выше ангельского пения детского хора. – Ты… Ты… Ты…

– Что – я? – Или ему снова казалось, или он действительно смог выдохнуть эти два слова.

– Ты… Ты… Ты… Сможешь… Стас… Сможешь…

Ему стало очень холодно. Он с удивлением понял, что до этого момента с того самого мига, как упал вниз, тело не чувствовало ничего – тем более холод.

– Смогу что?.. – ему казалось, что он почти мычит, пытаясь разговаривать через плотно обернутую вокруг головы ткань, как в детстве через плотный шарф. – Кто вы?!

Голоса зажурчали, заскакали рассыпанными по полу мельчайшими бусинами, зазвенели монетами и литаврами. Но звук был странный: если и сыпались на пол, то не серебряные, а самые пошлые пятирублевые кружки, скорее, не звеня, а стуча по ламинату. Фальшиво это все было. Не по-настоящему, хоть и громко.

А голоса смеялись. Но и в этом смехе было несколько слоев: от радостного и беззаботного до насмешливого и грубого. Эти пласты наваливались друг на друга, слипались, превращаясь в сущую какофонию.

– Жить… Жить… Жить… Сможешь.

Нечто огромное, легко затирающее осмысленные голоса как льдины сжимают попавший в их плен корабль, скрипнуло и остановилось в ушах Стаса, лишая его даже намека на этот, казалось бы, вернувшийся слух. Повисла густая поролоновая тишина, где даже шипения и перекатов слышно не было.

Потом звонко лопнула мембрана, тугая пелена прорвалась в сотнях, тысячах мест, превращаясь в решето, в обрывки взорвавшегося воздушного шарика, и голоса – на этот раз осмысленные, многочисленные, без всякого эха и повторов – вернулись. Со Стасом говорила, казалось, вся вселенная. Или человечество, решив одновременно набрать его номер, сделало это – толком и не понять. Мужчины. Женщины. Дети. На разных – но почему-то понятных – языках, тихо, громко, шепотом и криком, заливаясь слезами и смехом говорили ему примерно одно и тоже.

Как не лопнула голова, подумал Стас.

Как она, бедная, не разорвалась на куски.

Видимо, все дело в клее, который так и держал его тело словно угодившую в смолу доисторическую муху. Оставалось окаменеть и слушать, ждать, янтарем станешь или сгниешь без вести.

Смысл слов был один и тот же: если он хочет жить, вернуться в свое бытие, ему нужно выполнить несложную работу в совсем другом месте. Настоящая цена жизни – смерть. На этот раз не его, а… В смысле, и его – тоже, но это не всерьез, не навсегда. Понарошку. И тогда он сможет опять очутиться на мосту, не будет никакого падения, ничего не будет.

Они говорили, что им по силам это сделать. Склеить чашку. Освободить муху. А работа… Они сами – никак, нужен он.

– Что нужно? – прошептал Стас. Он по–прежнему не слышал свой голос, но они услышали, даже так, шепотом. Это главное сейчас, чтобы они услышали.

Выехать на встречную, завидев ярко-желтую машину. Повернуть руль. Газовать до упора. Не бояться ничего. Выехать на встречную. Врезаться в ярко-желтую машину. Не думать. Не бояться. Не ждать. ВЫЕХАТЬ НА…

– Я понял, – устало ответил он.

Никогда в жизни он так не уставал, как слушать это многоголосие. Да и жизнь ли это еще? Или просто в гаснущем сознании, в разбитой от удара о воду голове, порванных нервах и сломанном позвоночнике бродят, затихая, случайные токи, вот и мерещится невесть что. Дико жалко Юлю, каково ей будет, особенно теперь…

Голоса продолжали и продолжали, читая закольцованное сообщение, бесконечный скрипт, как спятивший робот какого-нибудь колл-центра. Но ни бросить трубку, ни заткнуть уши. Ничего не поделать. Или вечно слушать их, или…

Или согласиться.

– Со мной понятно. А кто будет в машине? – Спросил он, не надеясь на ответ.

Зря. Они ответили, хотя и не сразу, взяв паузу на короткий вдох, чтобы снова оглушить его, смять, растоптать своей массой.

– Михаил… Там будет Михаил. Это будет Михаил! В машине будет…

Имя как имя. Но почему столько злости, желчи, ненависти, презрения, раздражения и липкой тьмы в голосах, когда они произносили его.

– Я его знаю?

– Нет… Нет. Нет! НЕТ!!!

– Да уймитесь вы! Я согласен…

Его будто ударило током, одновременно дернув за ноги, принуждая вырваться из липкого безвременья и падать, падать… Все равно куда, там должно быть лучше, чем здесь.

Он плюхнулся в глубокий ковш сидения, едва не ударившись подбородком о руль.

Низкая посадка, полулежа, как в спортивной машине. Или почему – как? Судя по всему, это она и была: в полосу поляризованного стекла било солнце, впереди утробно рычал мощный двигатель, левая рука привычно шлепнулась на руль, украшенный посредине давно уже позабытым логотипом «Волга» – не эмблемой ГАЗа с зубчатой стеной, а именно металлическим шильдиком, как когда-тона «двадцать четвертых», на багажнике. Правая рука легка на странно короткий рычаг передач, ноги ощутили педали. Стас для проверки придавил правую, двигатель взревел громче, набирая мощность.

– Вот это цирк… – сказал он, перебивая мягко бормочущее радио.

– Громче? – спросила магнитола. Голос был приятный, женский, лишенный тех ноток синтетического идиотизма, которыми так раздражали китайские навигаторы.

Хм, «Волга»… А хозяин, видимо, шутник.

– Давай громче, – ответил Стас, ерзая спиной и устраиваясь удобнее.

–…к столетнему юбилею Великой Победы. Евразийский Союз направил в свою столицу, любимую Москву, лучших представителей вооруженных сил, передовую технику, отличников боевой и политической подготовки. Верховный правитель одобрил схему военного парада, представление военно-космических сил и голографический виртсалют, который состоится над памятником Последнему Спасителю Отечества. К другим новостям. С космодрома «Восточный–четыре» послезавтра стартует ракетоноситель «Аргон» с ключевым