— Я встану, завтра утром

И снова вокруг будет мрак, — запел я ещё одну мою песню. — Ну, когда же это закончится?!

Когда я вновь увижу этот мир…

Я так любил любоваться закатом!

Но больше никогда не увижу его!

За что же мне это горе?

За что мне это клеймо?.. — тут я начал играть на гитаре более энергичнее. — Весь мир для меня померк!

Но звуки стали громче!

И эта ужасная тьма,

Что окружает меня,

Никогда не исчезнет!

Да, эта песня была очень пессимистичной и негативной. Эта была первая песня, что я написал после потери зрения. Она передавала мои эмоции и чувства. Не смотря на то, что песня была такой грустной и негативной, она в то же время была правдивой и честной. Я в ней не врал, а говорил о своих чувствах и о том, что думал. Папа эту песню слышал, и она ему очень не понравилась, ведь обычно я писал добрые и позитивные песни, а эта была совершенно другой. Больше я никакие свои новые песни не давал папе слушать, ведь они были всё суровее и суровее, всё мрачнее и мрачнее. Папе не стоило их слышать и из-за этого расстраиваться. А я знал, что он расстраивается из-за того, что мои песни и моя музыка стали другими, ведь он понимал, что я сам изменился, а уже это, понятное дело, его расстраивало.

Когда я закончил петь эту песню и доиграл до конца музыку, я отложил в сторону гитару. Мне надо было немного отдохнуть от игры на гитаре. От этих грустных песен мне самому становилось не по себе, и на меня наваливалась сильная тоска. Так что мне было просто необходимо сделать передышку. Я поднялся со стула, потрепал по голове Лорда, который сидел рядом со мной и громко пыхтел, и подошёл к окну. Я сделал глубокий вздох.

Мои мысли начали незаметно от моих грустных песен переходить на Диму. Я думал о том, как будет хорошо, когда Дима тоже заведёт собаку. Я уже представлял себе, как мы будем с ним вместе гулять со своими псами. К счастью жил Дима не слишком далеко и если что мы могли бы себе легко это позволить. И это было бы очень круто! Но долго думать об этом мне не дали, так как до меня донеслись шаги папы, а через пару секунд скрипнула дверь. Я оборачиваться не стал, делая вид, что ничего не услышал и, надеясь, что папа сам развернётся и уйдёт, поняв, что я не хочу ни с кем сейчас общаться.

— Привет, Макси. Какую-то ты мрачную музыку сейчас играл, — подметил папа.

Я медленно обернулся в сторону папы. Выражение моего лица стало недовольным. Я не любил, когда папа подслушивал, как я играю на гитаре, а походу он именно этим и занимался.

— Ты не подумай, я не подслушивал, как ты играешь на гитаре, — поспешил сказать папа, будто бы прочёл мои мысли. — Я просто поднимался по лестнице и услышал мелодию. Больше я ничего не слышал. Что ж у тебя всё так мрачно? Может, поиграешь весёлую песню? Зачем грустить?

— Ну, вот и сыграй весёлую песню, — буркнул я. — А мне итак нормально! Играю то, что хочу.

— Ладно. Играй что хочешь. Не буду приставать. Всё же это же твои песни. И мелодия достаточно красивая. Хоть и грустная! — я отвернулся от папы, не желая говорить об этом с ним. Обычно эти разговоры всегда плохо заканчивались. Папа начинал говорить про то, какие я песни раньше играл и предлагал их вместе попеть или попеть что-нибудь другое, а мне это очень не нравилось. Я не желал петь те песни, что пел раньше. Теперь я был другим человеком, и вспоминать прошлое не желал. — Ну, а вообще я по-другому делу. Ты кушать то пойдёшь? А то там всё остывает.

— Я скоро подойду, — твёрдо сказал я, понимая, что, если я сейчас откажусь, папа нескоро от меня отстанет. Он будет за меня волноваться и начнёт меня уговаривать поужинать. А это всё мне было не нужно.

— Это хорошо, — улыбнулся папа. — А почему, кстати, Дима не остался? Мог хотя бы поужинать с нами. Он что куда-то торопился? Постоянно так убегает из нашего дома…. Вечно куда-то торопится. Вы же друзья! Он может спокойно сидеть у нас дома сколько пожелает. И я точно буду не возражать. А буду только рад!

— Ну, сейчас ему, правда, надо было домой и мы вполне неплохо поели в кафе, — выдал я. — Да и не любит он в гостях сидеть. Ему некомфортно рядом с чужими людьми.

— Ты на меня что ли намекаешь? — догадался папа.

— Ну, понятное дело, — не стал я врать. — Я для него точно не чужой человек, а вот ты чужой человек. Всем обычно некомфортно рядом с родителями друзей. А ты ещё любишь крутиться рядом и надоедать своими разговорами. Это я тебе говорю не для того чтобы обидеть тебя, а просто к сведению.

— Я этого не знал. Не думал, что я так мешаю вам, — смутился папа. — Надо было сразу сказать мне это. Я же не думал, что в этом всё дело. Ну, тогда больше я вам мешать не буду. Я же просто рад, что у тебя есть друг и хочу хорошо его знать. Ну, если всё так, то в следующий раз не буду к вам лезть. Будете спокойно общаться между собой. То есть друг с другом…. — папа запнулся.

Я прекрасно чувствовал, как папе неловко. Ну, да, ведь папа, и правда, хотел как лучше. Он же был не виноват, что Диме рядом с ним было плохо. Папа просто хотел знать лучше моего единственного друга, а в этом ничего плохого не было. Ну, а также папа хотел, чтобы нам с Димой было удобно и хорошо сидеть у нас дома, а в этом тоже ничего плохого не было. Это было даже здорово. Это было очень круто, что папа не возражал, чтобы мы с Димой сидели у нас дома, сколько пожелаем и даже был этому рад. Ведь не все родители были такие и не все родители желали знать хорошо друзей своих детей. А мой папа был таким, и это была его хорошая черта, которая мне нравилась. Жаль, что Дима не желал сближаться с моим отцом, и его общество для него было малоприятным. Но это была не редкость среди молодёжи.