Разговор шел в разных углах комнаты сразу. Анна говорила со старшим турком, сын его точно прилип к Генри, князь сел возле Ананды, а капитан подошел ко мне.

Мы забились с ним в угол на низкий диванчик, стали за всеми наблюдать и любоваться Анной. Ни тени усталости не было на этом лице. Сказать, сколько ей лет? Точно на семнадцатой весне остановилась она; а я знал, что ей уже двадцать пять, и на Востоке такая женщина считается старой, не говоря уж о девушках.

Ананда внимательно слушал князя и, казалось, наперед знал все, что тот ему скажет. Из долетевшего к нам слова «жена» я понял, что князь говорил ему о несчастье княгини. Я очень удивился, когда князь встал и, ссылаясь на какое-то экстренное дело, стал прощаться. Потом я узнал, что он должен был встретить московских адвокатов.

– Вы напрасно волнуетесь, князь, – услышал я Ананду. – Судя по словам И., я уверен, что ваша жена еще будет здорова. А относительно раздела с сыном, – он усмехнулся, точно вглядывался во что-то, – вы себе и не представляете, как все это произойдет легко и просто. И какая хитрая и ловкая женщина-делец ваша жена! Я непременно завтра зайду к ней вместе с И.

Князь просиял – если можно было сиять еще больше – и простился со всеми, особенно нежно поцеловал руку Анне и тихо сказал ей:

– Благодарю вас. Ваша музыка помогла мне понять жизнь и найти себя, – и вышел.

– Ваша музыка помогла мне потерять себя, – прошептал внезапно капитан. Я едва расслышал его и увидел, что он, усердно прятавший свою левую руку с кольцом, рассеянно прикрыл ею лицо. Кольцо сверкнуло и не укрылось от зорких глаз Ананды, как – я уверен – и шепот капитана донесся до музыкальных его ушей.

– Я так и думал, так и думал, – вдруг сказал Ананда, поднимаясь с места и направляясь прямо в наш угол.

– Мой друг, я перед вами в большом долгу. Вы не можете даже представить себе, как много вы для меня сделали, отыскав мое кольцо, – взяв за левую руку капитана и задержав ее, говорил Ананда. – Вы очень измучены. Вам кажется, что музыка разворошила вам всю душу. Но, право, верьте, мы с Анной нынче сыграем и споем вам, – и вы совершенно иначе себя ощутите. Вы найдете тот высший смысл жизни, путь к которому и есть наша земная жизнь с ее серыми днями.

У вас такое печальное лицо, – продолжал Ананда, – как будто бы вы похоронили самые лучшие мечты. Анна, мы должны с вами играть сегодня. Я большой эгоист, прося вас об этом, ведь вы не выразили еще желания играть или петь. Но если только вы желаете помочь мне отблагодарить человека, вернувшего мне подарок дяди, – не откажите и сыграть, и аккомпанировать мне, – обратился он к Анне, подходя к ней.

– Какой подарок дяди? – спросила Анна, и тот же вопрос я читал на всех лицах.

Ананда подал ей кольцо, которое обошло всех, вызывая всеобщий восторг; дошло оно и до нас с капитаном. Я взял его, еще раз полюбовался им и, передавая капитану, смеясь сказал:

– Вот такого мне уж никто не подарит.

– Да ваш цветок вовсе и не фиалка, – внезапно сказала Анна.

– Вот как?! – воскликнул я, пораженный, что в шуме общего разговора она могла услышать мои слова. – А разве цветок капитана фиалка?

– Быть может, и не фиалка, – улыбаясь, ответила она. – Быть может, из семейства орхидей, но фиолетового цвета, как ирис, во всяком случае.

Капитан смотрел на нее, не отрываясь, все еще держа кольцо в руках. Я не мог решить, подозревал ли кто-нибудь из присутствующих, что капитан покупал кольцо для Анны. Я хотел спросить ее, какой же мой цветок; но в это время верзила внес маленькие чашечки ароматного кофе на огромном серебряном подносе, а Ананда, поклонившись Анне, попросил ее быть хозяйкой и пододвинул к ней фиолетовое блюдо с тортом.

Анна заинтересовалась блюдом и кувшином, спрашивая И., где он их достал.

– Это не я. Это Левушка их раздобыл, точно так же, как фрукты и торт. Но если его содержимое не будет отвечать его внешнему виду, мы придумаем для Левушки наказание, – прибавил И., юмористически поблескивая глазами.

– Всякий, кто здесь мудрец, почувствует во рту рай, как только вкусит от торта, – заливаясь смехом, брякнул я. – А всякий, кто здесь принц, найдет на блюде божественную красоту и оценит ее, а не будет придумывать для меня каверзные наказания.

Все весело смеялись. Строганов даже за голову взялся, повторяя: «Ай да литератор!», а Анна смотрела на меня с огромным удивлением, переводя свой взгляд на улыбавшихся И. и Ананду, молча смотревших на меня.

– Что же, дорогая хозяйка, давайте-ка нам скорее это выпеченное волшебство. Пора решать, кто здесь мудрец и кто принц, – все улыбаясь, сказал Ананда.

– С кого же начать? Не с самых ли младших? – рассмеявшись, спросила Анна.

– О, так как я самый младший, а я знаю, что в середине торта – рай, то я исключаюсь. Начинайте с самых старших, – ответил я ей.

– Хорошо. Отец, пожалуйста, попробуй скорее, чтобы я успокоилась, что ты мудрец, – подавая отцу тарелку, сказала Анна.

– Мы ровесники с Джел-Мабедом, – сказал Строганов. – Дай и ему, мы вместе будем держать экзамен.

Торт был подан отцу Ибрагима, и… оба вскрикнули:

– Рай, рай! Больше на мудрецов нет вакансий.

– Ну нет, – сказал Генри. – Я не уступаю так легко. Возраст и мудрость не обязательно согласуются. Я прошу теперь и для нас с Ибрагимом.

Анна подала им торт, ласково пригрозив Генри за бунт.

Не успели они откусить, как Генри важно заявил, что придется оспаривать право на мудрость у первых вкусивших, так как свой рай они уже проглотили.

И, пожалуй, торта не хватит для повторного испытания, если все будут поглощать райскую мудрость так быстро.

Когда очередь дошла до И. и Ананды, мне не пришлось решать, кто был здесь мудрецом. Ананда, держа блюдо с начатым тортом, поклонился мне и сказал:

– Если бы я был мудрецом, то в эту минуту я потерял бы часть невещественного рая, так как весь ушел бы в блаженство еды. Это прекрасно и обманчиво. Кушанье скромно на вид и необычайно привлекательно внутри. Если и блюдо обладает таким же скрытым талантом обвораживать людей, то вы далеко пойдете в жизни, юноша. Капитан выказал свой необычайный вкус, вы же продемонстрировали еще и талант тайного волшебства. Я нетерпеливо буду ждать, когда откроется дно блюда.

Вскоре от торта не осталось ничего, и я увидел остановившиеся глаза Анны, которых она не отрывала от блюда.

Я так перепугался, что встал, собираясь