Брат Гуго ставил напарниками врагов… или, лучше сказать, недоброжелателей. Шваба – с саксонцем, голштинца – с баварцем, воина из Тюрингии – с валлоном или фламандцем. Весь это сброд друг друга недолюбливал да и понимал плохо, так что сговориться для разного рода непотребства караульным было весьма затруднительно, тем более что они ревностно друг за дружкой служили и обо всем докладывали начальству.

Система эта в целом неплоха, однако в случае с караульными, державшими стражу в ту ночь, давно дала сбой. Впрочем, и не только с этими – со временем кнехты притирались друг к другу, бывшие враги становились друзьями, голштинец учил баварца своему диалекту, а тот его – своему. Сговаривались, чего уж – все же человеки-люди. Вот и нынешние караульщики, поджарый саксонец Готлиб и добродушного вида толстяк Клаус из Баварии сошлись уже давненько на почве общей любви к жизни во всех ее проявлениях. Цель у напарников была общая – скопить на орденской службе деньжат, вернуться домой да завести ферму, арендовав землицу у местного властелина. Об этом мечтал Готлиб, его же дружок, Клаус считал иначе:

– Зачем куда-то уезжать, дружище? Возьмем землю здесь!

– Так тут же язычники!

– Ну… не совсем здесь – можно и в Пруссии!

– Ну, ты и сказал – в Пруссии! Там же война.

– Тогда где-нибудь на побережье… Или даже именно здесь. Местные эсты народ спокойный, да и ливы тоже не склонны к мятежам.

– Эсты-то – спокойные… А русские? Они ж тут рядом. Вот уж свиньи так свиньи! – Готлиб недобро прищурился и посмотрел на русскую стражу: – Ишь, расселись! Нет, видано ли дело, эдак вот службу нести?

– Хо! Да они не просто так сидят, – обернувшись, присмотрелся Клаус. – Они пьют, кажется!

– Пьют? – саксонец завистливо покусал губу и сплюнул. – Баклага изрядная, да-а…

– Русские всегда так греются, – почмокал толстыми губами напарник. – И не такие уж они свиньи, я тебе скажу. Знаешь, дружище, прежде чем наняться в кнехты, служил я у одного купца из Любека. Купец сей хаживал в Новгород, имел там обширную торговлю и собственный двор. Я там как-то провел полгода и познакомился со многими тамошними людьми. Хорошие ребята, скажу тебе, веселые и выпить не дураки.

– Э-э, – протянул Готлиб. – Вот откуда ты знаешь русскую речь… Ого, ого… смотри! Вторую достали!

В руках русских стражей и впрямь появилась вторая баклага, ничуть не меньше первой.

Немцы уже не отрывали глаз, поминутно облизываясь:

– Интересно, что там у них? Верно, вино?

– Ха! Скажешь тоже, брат Готлиб, – вино! Откуда у них вино? Скорей, брага… или это… восхитительнейший напиток под названием «пер-реварр». Убойной силы, я тебе скажу, пойло!

– Вот бы попробовать… Клаус! Ты ж русский знаешь. А ну-ка их к костру позови!

Сделав очередной глоток, Микита Уплетай хмыкнул:

– Глянь-ко, друже, – немчура руками машет! Неужто к костру своему зовут?

– Так ведь и зовут, – покачав головой, князь решительно поднялся на ноги. – А зовут, так и пойдем! Не знаю, как ты, друже Микита, а я так до последней нитки вымок. И медовуха не помогает, ага.

Сказано – сделано. Честно говоря, Уплетаю тоже надоело дрожать… даже несмотря на пойло.

Напарники дружно оглянулись на крыльцо, словно бы боялись увидеть там грозного начальника стражи, перекрестились и дружно зашагали к орденскому костру. Немцы приветливо махали руками.

– Гутен таг! – подойдя, приветствовал Игорь. – Вернее, не день, ночь уже.

– Вот-вот, доброй ночки! – один из кнехтов – толстяк – отозвался на хорошем русском. Примерно так говорили в Новгороде и Пскове – заменяли «ч» на «ц», растягивали согласные… как Владимир Высоцкий в песнях.

– Меня Клаус зовут, а это – мой друг Готлиб. Он, как все саксонцы, чурка, но человек неплохой. Вы садитесь вон на поленья, грейтесь.

– А меня Савва зовут… это напарник мой, Микита. Ну, за знакомство…

– Ага, ага…

Так и стали дальше коротать ночь – у костерка, с выпивкой, с разговорами. Тон задавал князь, для начала раззадоривший немцев политикой.

– Вот ваш сюзерен – Фридрих-цезарь, так?

– Так, – услыхав про императора, оба кнехта кивнули.

– А верховный властелин – римский папа.

– Ну да, так оно и есть.

Довмонт хитро прищурился:

– А я вот слыхал, папа с императором друг друга не жалуют. Мало того, войну промеж собою ведут. И в Италии, и в немецких землях.

– И это – правда, – покивал толстощекий Клаус.

– Так, а вы тогда за кого – за императора или за папу?

– За папу! – кнехты откликнулись хором.

– Значит – вы неверные вассалы. Выходит так?

Немцы озадаченно переглянулись, и князь, решив, что зачин сделан, быстренько протянул им баклажку и перевел разговор на менее щекотливую тему:

– А что, говорят, у вас тут колдунья в башне сидит?

– Сидит, сидит! Да еще какая колдунья – язычница!

Вот этот разговор кнехты поддержали охотно… чего и добивался Довмонт. Оказывается, колдунья – закоренелая куршская язычница и ведьма – находится в башне уже полтора месяца. По личному приказу магистра особым пыткам ее покуда не подвергали, так, малость постегали плетьми да бросили в подземелье. Фон Роденштейн собирался лично ее допросить… да вот все как-то было недосуг.

– Ничего! Теперь уж вот-вот приедет – допросит.

Магистра ждали со дня на день, а он все не торопился: то ли тянул время, то ли показывал схизматикам-русским – кто есть кто. Мол, явились, так подождут, невелики птицы! А то ли и вообще собирался ехать не сюда, а в Ригу.

– Я вам так скажу, – после пятого глотка под большим секретом поведал герр Клаус. – Магистр только на следующей неделе прибудет. Мой земляк Адольф Бухгольц – начальник башенной стражи! И не дурак выпить, я вам скажу… Но! Болтать зря не будет.

– Да уж, да уж, – князь покачал головой. – Не торопится ваш магистр. Что и говорить – не торопится.

Адольф Бухгольц, начальник башенной стражи… любит выпить, ага…

– Так ведь куда ему спешить-то? – расслабленно хмыкнул баварец. – Еще и Рижский архиепископ не приехал… и Дерптский. Нет уж, магистр – после них! Чтоб знали!

– Так вы ж с епископами заодно вроде… – отпив, Микита протянул баклажку немцам.

Сделав долгий глоток, толстяк вытер губы ладонью и согласно кивнул:

– Ну да, заодно. Иногда. А иногда – нет. Вон, вмятину на каске видите?

Сняв с головы круглый, с небольшими полями, шлем, кнехт постучал пальцами по буквице «Т», изображавшей крест святого Антония, что считался покровителем всех простых воинов. Рядом с буквицей зияла внушительных размеров вмятина.

– От архиепископа Рижского на добрую память, – скривившись, пояснил баварец.

Уплетай округлил глаза:

– Неужто сам епископ?

– Не, не сам… воины его… монахи, чтоб им пусто было!

Дальше баварец добавил множество южнонемецких ругательств, из которых Довмонт не понял ни единого словечка. Впрочем, не только он один.

Непростые отношения ордена с епископами были, конечно, весьма интересны Довмонту в качестве псковского князя, однако – отнюдь не в данный конкретный момент.

– А что ведьмочка, говорят, красива? – хлебнув,