Спина мгновенно взмокла. Лучано посмотрел в чашку, потом – на обоих грандсиньоров. Бальтазар, кем бы он ни был, снова погрузился в прострацию и дремал в кресле, Франческо Риккарди смотрел на гостя со спокойным веселым интересом, без тени злорадства или ожидания чего-либо. Так, словно понятия не имел, что с ним творится.

«Альс? – подумал Лучано с тошнотворным ужасом. – Или Айлин? Что-то с ними? Проклятье, мне нужно домой! Но… я не могу. Положим, этот визит ненадолго, но вечером встреча с мастерами в Вероккье! Спокойно, если в Дорвенанте что-то случилось, прямо сейчас я все равно ничего не смогу сделать. Пока выйду отсюда, пока доберусь до портала… Во дворце Лионель, он сообразит явиться за мной. Или канцлер пришлет кого-нибудь. Спокойно…»

Спокойствие не желало возвращаться. Никак. Разве что страх стал не острым, режущим изнутри, а глухим, тянущим, но от этого не менее мучительным. Лучано еще глотнул шамьета, понимая, что Риккарди этого показывать нельзя. Причастен он к этому или нет – в любом случае.

– Хотел бы я послушать о ваших приключениях, юноша, – вздохнул торговый принц, как показалось Лучано, вполне искренне. – Думаю, они того стоили. Мой вам совет, напишите мемуары. Если сами не сможете, найдите хорошего книжника и напишите обязательно. В старости и самому будет что вспомнить, когда память начнет подводить, и детям оставите. Вот если бы я не пошел по отцовским стопам, а стал кондотьерро, как мечтал в юности, у меня тоже было бы множество занимательных историй для внуков. А так, разве интересно им слушать, сколько кораблей за всю жизнь я встретил и проводил, сколько налогов собрал, скольких конкурентов разорил… Деньги хороши, когда их тратишь, а зарабатывать их – скучнейшее и пошлейшее занятие!

– Вам ли жаловаться, грандсиньор? – выдавил Лучано, любезно улыбаясь. – Думаю, ваша жизнь для многих может стать примером. А в том походе не было ничего такого уж интересного. Слишком долгая дорога, никакого веселья и много бесплатных убийств. Все как всегда, когда за дело берется дилетанто!

Риккарди вежливо посмеялся его незамысловатой шутке, которая и шуткой почти не была. Ну, в самом деле, из них троих разве что синьорина понимала, куда они идут и что там будут делать, да и то с ней получилось как-то странно. Нет-нет, Лучано счастлив, что она вернулась! Но Бездна, она на то и Бездна, чтобы все, в нее попавшее, исчезало безвозвратно. Так что, сдается, синьорина тоже не слишком хорошо знала, чем все закончится. О них с Альсом и говорить нечего. Дилетанти, как есть дилетанти! Но Риккарди все это не объяснить, да и зачем? А ведь забавно, неужели торговый принц и правда хотел быть наемником?! Надо же… Он бы еще о карьере Шипа мечтал, право слово.

Лучано прислушался к себе – тоска и страх никуда не делись, они свернулись внутри, как огромный еж, и время от времени кололись острыми ядовитыми иглами. Солнце от этого казалось тусклым, и хоть по-прежнему грело, но уже не радовало. Ну, хоть дышать можно свободно.

Риккарди тем временем потянулся за письмом Альса, сломал алую сургучную печать с гербовым львом и пробежал документ глазами. Снова хмыкнул и поднял на Лучано задумчивый взгляд.

– Скажите, юноша, вам известно содержание этого письма?

– Понятия о нем не имею, – искренне признался Лучано. – Могу только предполагать. Заверения в родственных чувствах и просьба ускорить выдачу кредита до наступления холода, м?

– Верно, – посмеиваясь, признал Риккарди. – Ничего нового. Такие письма я получал и от прежнего короля Дорвенанта. Но кое-что отличается. Раньше моя дочь не писала мне, что счастлива в браке. Вот это и вправду приятная неожиданность. – Он замолчал, тоже отпив шамьета, а потом заговорил снова: – Мне всегда казалось, что у Дорвенанта есть нечто общее с Бездной. Сколько туда ни лей золота и сил, все пропадает. Я давно веду дела с синьором Аранвеном, он хороший партнер, умный и честный. Но его страна… За что Благие покарали ее прежним королем?

«А зачем ты выдал за него дочь?» – очень хотелось спросить Лучано, однако выйти от Риккарди живым и невредимым, а потом таким и остаться, ему хотелось гораздо больше, поэтому он промолчал.

– Я тысячу раз пожалел, что согласился на этот брак, – уронил торговый принц, снова поразив проницательностью. Лучано даже вспомнил грандсиньора Роверстана. Ну точно, такое дается от Баргота и никак иначе! А Риккарди продолжил: – Сначала надеялся, что стерпится-слюбится. Беатрис – умная девочка, редкий мужчина не подчинился бы ей. Но то мужчины, а то – животное. Моя дочь – принцесса, а не скотница, чтобы управляться с боровами… – Он брезгливо скривился. – Но она родила мне внуков – наследных принцев Дорвенанта. И сама отказалась вернуться домой, потому что не могла оставить своих мальчиков. Я предлагал. Я бы принял ее после развода. Она могла остаться дома или снова выйти замуж – с ее-то красотой! Да, развод – это позор, но плевать! Кому нельзя заткнуть глотку золотом, тому можно сталью, а у меня довольно и того, и другого. Но Беатрис осталась ради детей, надеялась, что сможет вырастить из них Риккарди, хоть и с половиной крови Дорвеннов. Не вышло… Когда я узнал, что отец прочит им браки с Пьячченцца, снова пожалел, что ничего не предпринял за эти годы. Вы меня понимаете, юноша?

– Более чем, грандсиньор, – склонил голову Лучано. – Возможно, вам известно, что даже Шипы не хотят иметь дела с Пьячченца?

– Это всем известно, – подал голос незнакомый грандсиньор, чуточку оживившись. – Говорят, Пьячченца не заплатили вашей гильдии после резни в Капалермо.

– Ну что вы, грандсиньор, – улыбнулся Лучано. – Если бы Пьячченца не заплатили Шипам, уже бы не было никаких Пьячченца. Нет-нет, они выполнили договор до последнего скудо! Как и мы – до последнего мм-м… клиента.

– Но договоры с ними больше не подписываете, – уточнил Риккарди. – Забавно… Дорого бы я дал за эту историю. Настоящую историю, а не то, что рассказывают они.

– И что же они рассказывают, грандсиньор?

Шамьет уже остыл, и Лучано не стал допивать чуть горчащий остаток. Вместо этого отщипнул от лежащей на блюде грозди и кинул в рот крупную виноградину, розовую, в цвет мрамора террасы, с тугой прозрачной кожицей, налитую так, что сразу лопнула на языке. Чужие взгляды все так же неприятно сверлили спину, и глухая ледяная тоска никуда не делась, но Лучано заставил себя отвлечься от всего, что могло помешать.

– О, какой-то бред, – фыркнул торговый принц. – Что резню в Капалермо устроил один-единственный человек. А после выставил семье Пьячченца добавочный счет за всех, кто не входил в первоначальный контракт. Ну, допустим, про добавочный счет я верю, почему бы и нет? А вот про то, что один Шип, кто бы он ни был, за месяц избавился от сотни человек – и это лишь по основному контракту, не считая тех, кто подвернулся случайно… В это, уж простите, поверить не способен. Мы ведь говорим о человеке, а не о самом Барготе, верно?