Поначалу сражение сулило успех корпусу Франсуа. Битва началась на северном фланге, где в наступление на двадцать восьмую дивизию пошла первая стрелковая дивизия генерал-лейтенанта фон Конта. Кроме того, в тыл русским войскам Франсуа направил первую кавалерийскую дивизию генерал-лейтенанта Германа Брехта, которая довольно быстро разгромила русские обозы. Из-за вчерашнего отхода конной группы Хана Нахичеванского русский тыл оказался открытым. Дивизия под началом Лашкевича понесла большие потери, сдерживая удар двух немецких дивизий, впрочем, при больших потерях смогла организованно отойти далеко за Малвишкен. Вторая дивизия фон Фалька ударила по двадцать пятой дивизии генерала Булгакова и, смяв упорное сопротивление, отбросила правый фланг противника за Ворупенен, а левый, аж за Тублаукен. Но тут подошли свежие части двадцать девятой дивизии русского генерала фон Паулина. Последующие контратаки двух русских дивизий вынудили отойти войска корпуса Франсуа, на прежде укрепленные позиции. Альберту пришлось выезжать с распоряжениями командования в Ниебудзен и Радцен, чтобы удержать немецкие части на этих рубежах. В конце концов, наступление русских на этом участке фронта выдохлось.

Однако полная катастрофа постигла центр боевых порядков первой армии, а конкретно семнадцатый корпус под началом Августа фон Макензена. Немецкие войска дивизий Иоганнаса фон Хана и Констания фон Хайнекция попали в огневой мешок, который создали русские артиллеристы и оказались раздавлены полками русских дивизий Булгакова и Августа-Карла Алариди. В результате германские войска были разбиты, понесли большие потери, и в беспорядке отступили к реке Ангерапп. Поражение корпуса Макензена предопределило общий исход битвы.

Да и на юге у Гольдапа положение было не лучше. Германский резервный корпус под командованием фон Белова (две пехотные дивизии) прибыл на место сражения только в полдень, действия соединения получились нерешительными и после разгрома семнадцатого корпуса, фон Белов отдал команду об отступлении. К двадцати часам сражение по сути закончилось. Таким образом, попытка Притвица разгромить русские войска на гумбинненском направлении провалилась и завершилась серьезным поражением немецких корпусов.

Далее положение еще больше усугубилось. Радиостанция в Кенигсберге в ночь на двадцать первое августа перехватила приказ войскам второй русской армии Самсонова о переходе германской границы для действий в тыл армии Притвица. Издерганный командарм отдал приказ отходить за Вислу. Генерал же Франсуа резко высказался против. Следом за ним, отступлению воспротивилась германская Ставка, принявшая решение Восточную Пруссию не сдавать и перебросить в помощь восьмой армии войска с Западного фронта. Днем двадцать первого августа Начальник Полевого Генерального штаба, генерал-полковник Хельмут фон Мольтке сместил Притвица и начальника штаба генерала фон Вальдерзее, и назначил на их место генерал-фельдмаршала Пауля фон Гинденбурга и генерал-майора Эриха фон Людендорфа.

Но, однако, родной Гумбиннен пришлось оставить и сдать русским. Но об этом лучше не говорить. Нельзя без сострадания и слез вспомнить громыхающие по брусчатке детские коляски с кричащими малыми детьми и ручные тележки с верхом набитые скарбом тысяч людей, бредущих в отчаянье по шоссе в сторону Инстербурга. Мирные горожане, оставившие на поругание врагу любимый город, покинули отчие места, чтобы не подвергаться глумлению сиволапого русского мужика, чтобы не прислуживать его величеству — Хаму.

* * *

Вот так в тягучей дреме или, наоборот, в яви, пронизанной картинами былого, Роман Денисович прокорпел в одиночестве свыше часа до вечерней планерки. Встряхнувшись, настроив себя на деловой лад, Ширяев покинул кильдим и поднялся по скрипучей лестнице в кабинет главного инженера. Там уже собирался народ.

Честно сказать, инженеру уже до невозможности осточертели производственные дела паровозного депо. Получается, еще одна страница чрезмерно насыщенной жизни разведчика безвозвратно перевернута. Он тихо сидел и как в паноптикуме рассматривал еще не бывших, но уже не воспринимаемых за товарищей, коллег.

Вот, к примеру, Акишин Михаил Васильевич — главный инженер депо, дельный в принципе мужик, не злобный, не придирчивый, с ним только работать и работать. Одним словом, нужный и ценный человек. Жалко ли с ним расставаться… Да, пожалуй, — нет. Уж, сколько Роман Ширяев перевидал над собой начальников, не хватит пальцев обеих рук. И ничего, как видите, — еще жив и здоров. Но это так, шутка…

Или вот, Ламонов Николай Николаевич — парторг депо. По сути, личность малообразованная, но, как принято говорить, идеологически подкованная на сто процентов. В общении же нисколько не амбициозный, никак не зазнайка, а иногда даже компанейский мужик. Но видимо, партийному лидеру так и положено, — располагать к себе людей. Иначе одними голыми лозунгами не повести за собой рабочих на трудовые свершения, нужен человеческий подход к каждому индивидууму. Тоже ведь психология, а как по-иному…

Роман Денисович вслушался в слова низенького большеголового крепыша, Михалыча, так в депо называли главного механика. Тот говорил о чугунной задвижке на водоводе, потерявшей «яйца» (так в обиходе называют запорные клинья), мол, слесарям потребуется минимум час, чтобы наладить пропуск воды.

Повседневные производственные дела… Обыкновенные люди, честные труженики… По сути, если разобраться — цены, которым нет. То же скажут и применительно к нему самому, — так и не так…

Ширяева тоже о чем-то спросили, инженер машинально, даже не вдумываясь, отозвался. Правильно ответил, ибо основательно набил руку в производственных вопросах, но мысли Роман Денисовича блуждали далеко…

Разумеется, покинуть Кречетовку в светлое время суток не имело смысла, сразу же засекут или на станции, или парках отправления. Хотя он допускал, что Пахряев и Конюхов все-таки не сдали, да и слишком много у сотрудников НКВД других следственных материалов, чтобы заподозрить бесхитростного трудягу Ширяева. Но и не исключалось, что уже идут допросы людей, способных показать на сомнительную заинтересованность деповского инженера сугубыми делами станции. Поэтому следовало дождаться темноты.

Роман Денисович покинул расположение депо, так, и не зная, куда направиться. Залечь на чердаке двухэтажного итээровского дома, не факт, что чужака не заметит досужий обыватель. Укрыться в лесопосадках тоже не вариант, негоже как побродяжке валяться в кустах, страшась быть покусанным бродячими собаками.

И вдруг мужчине до ломоты в чреслах захотелось женщины. Вот еще незадача… Помимо воли, он стал распаляться, в голову лезли глупые непристойные сцены. И тут, вдруг инженера осенило. Роман Денисович вспомнил о медоточивой шинкарке Устинье. Уж бабенка факт не откажет — и пригреет, и накормит, ну, и не обделит женской лаской.

* * *

Устинья пропалывала овощные грядки на заросшем огороде. Нагнувшись вниз, выставив пышный зад, женщина поначалу даже не заметила гостя, подошедшего со стороны калитки. А он грешный, залюбовался зрелыми, соблазнительными формами торговки и чуть было не запустил руку под подол летнего платья, но вовремя одернул себя.

— Здравствуй хозяюшка, — как можно приветливей обратился Ширяев к Устинье.

Шинкарка медленно разогнулась, подперев, видимо, ломившую поясницу