Я даже забыл поздороваться с Зинкой, без стука влетевшей ко мне, только улыбнулся и тут же забыл, что она здесь и убирает комнату. Забравшись на подоконник и насвистывая, я глядел на розовую дорогу из города. Что-то должно было появиться на ней, но я пока видел лишь автобус, сверкнувший ветровым стеклом на повороте. Он прокатился, подняв розовую пыль.

Взявшись за раму, я высунулся наружу и зажмурился — окна профилактория пылали, отражая солнце. Столько солнца всюду — оно даже в тополиных листочках, на острых кончиках заборных досок, в серых перышках воробьев.

Кто и что может противоборствовать солнцу, его могуществу, непостижимой и таинственной власти? Один ученый полжизни занимался только тем, что исследовал влияние солнца на ход земных событий, на поведение людей и животных. И вышло так, что почти все войны совпадали с периодами неспокойного состояния светила.

Если это действительно так, если число автомобильных аварий, самоубийств, эпидемий имеет прямую зависимость от солнца, сотрясаемого взрывами, то легко объяснить природу человеческих ошибок и заблуждений, выпавших на долю нынешнего года. И то обстоятельство, что идет год неспокойного солнца, может быть принято как смягчающее вину того или иного лица перед другими — поднять руки, кто со мной не согласен!..

Подняв голову, я увидел две руки за забором. Одна была тоненькая, слабая, с плавно очерченными линиями локтя и кисти, другая медной чеканки, тяжелая и медленная.

— Ленка! — закричал я. — Стас!

— Нас не пускают! — протянула в ответ Ленка.

Я уже спрыгнул с подоконника, чтобы бежать вниз, но услышал голос Стаса:

— Старик, лови!

Что-то неярко блеснуло в его руке и, пролетев над палисадником, упало у самой двери. Я нагнулся и поднял большую связку вяленой рыбы. Одну я оторвал сразу и принялся чистить — обнажилась янтарная спина, запахло солнцепеком, смолеными канатами и близким морем. Остальные я отнес на подоконник и, прежде чем снова крикнуть Ленке и Стасу, заметил свернутый в трубочку лист бумаги — он был привязан к рыбьему хвосту. Я развязал нитку.

«Старина, приехал я поздней электричкой и шел пешком до тебя. Но было уже за полночь, когда я добрался сюда, и мне ничего не оставалось, как спуститься к реке, разжечь костер и просидеть у огня до рассвета. Хотя все это ничем не напоминало прежние волчьи ночи, я вспомнил их, но больше думал о той, зимней, когда ты отправился следом за мной. Даже не зная приблизительной схемы того, что произошло здесь, я подумал, что случилось похожее — ты кого-то выручал.

Теперь знаю, что все было именно так или близко к этому — я всегда прямолинеен в оценках, — но мне меньше всего хочется стать исследователем в данной ситуации. Кто-то из молодых пишущих сказал, что дороже, если будут последователи.

Буду ждать тебя, старина, и, дожидаясь, все делать и за себя и за тебя, если даже ждать придется долго-долго»…

Когда я дочитывал записку, солнце слегка померкло, и, словно из самой его раскаленной сердцевины, выплыл в мою сторону черный вертолет. Рокот приближался, стал отчетливо виден нимб вращающихся лопастей винта. В собравшейся возле забора толпе я поискал своих, но все лица были обращены к вертолету, который сбавил скорость и снижался под углом. Я ослабевшими руками оперся о горячий подоконник — настала кульминация ожидания — и тоже смотрел на теперь уже голубую, с белыми продольными полосками, машину. Она коснулась колесами травы, длинные лопасти, сгибаясь, повисли, открылся люк, и по сброшенному трапу спустились вниз люди.

Достав рукопись Деда, я вывел его имя и фамилию над своими. Я торопился и не смог бы даже объяснить, что меня толкнуло поступить так, но вот все сделано, подхожу к окну.

— Стас! — кричу я. — Стас!

Он услышал меня, встал на чью-то согнутую спину и ждал, что я скажу.

— Ты немного знаешь эту историю, — прокричал я ему. — Тут написаны адреса…

И с размаху кинул перевязанную суровой ниткой рукопись в Стаса. Он поймал ее на лету и скрылся за забором.

Врачи и сестры двинулись к профилакторию, сходясь в белый треугольник выгнутого ветром паруса. Как быстро теряет свои формы этот белый парус надежды.

Три руки, возвышаясь над забором, машут мне — там Ленка, Стас и Анатоль. Я тоже машу им, но высокое солнце так печет и стреляет огненными волоконцами во все стороны, что слезятся глаза. В коридоре слышны шаги, голоса. Сюда идет доктор Янковский.

Я смотрю на бесцветное, знойное небо, дымчатые островки рощ, на волокнистые, треснувшие доски забора и три руки, все еще поднятые над ним.

Пылает солнце.

Сквозь зной и марево долетает и тупо ударяет в виски первая пулеметная очередь.

Стучатся в дверь.

РАССКАЗЫ

ПОЧТОВЫЙ ДИЛИЖАНС

В поселковой милицейской дежурке разбиралось свежее происшествие. После двухчасового оживления все враз замолчали, и еще до того, как лейтенант, сидевший за деревянным барьерчиком, закончил протокол, догадались, что виновником признан заезжий гражданин Егор Конкин.

Напротив лейтенанта, теснясь на короткой скамейке, в нетерпеливом ожидании замерли трое: слева сидел Конкин, справа потерпевший Лузгин, а между ними, остерегающе поглядывая то на одного, то на другого, — сержант с круглым веснушчатым лицом, должно быть, недавно надевший милицейскую форму. Держался он настороже — с обоих враждующих, видно было, еще не сошла горячка.

Конкин с виду казался спокойным; его, крупного, в дорогом, но дурно сшитом костюме с новенькой медалью «За доблестный труд», выдавали лишь руки, невероятно широкие, темные от въевшейся угольной пыли, которыми он нервно мял парусиновый картуз. Досадовал он, кажется, от неуместности картузика, потому как на коленях Лузгина вызывающе лежала с поднос величиной кепка «аэродром».

Лузгин, возбужденный и все же сидевший тихо, с кротким невинным выражением на лице ел глазами лейтенанта.

Лейтенант отложил шариковую авторучку, достал портсигар, закурив, сквозь дым сощурился на протокол. Посмотрел перед собой, убедившись, что все вострят уши в его сторону, принялся читать:

— Сего числа Конкин Егор Иванович, образование семь классов, по профессии шахтер, находящийся в Полотняном Заводе в отпуске, совершил неспровоцированное нападение на гражданина Лузгина Петра Искандеровича, бригадира каменщиков, занятого восстановлением главного дома усадьбы Гончаровых. Упомянутый дом — важный объект, получивший историческое значение благодаря женитьбе великого русского поэта Александра Сергеевича Пушкина на Гончаровой Наталье Николаевне…

Лейтенант, ненадолго прервав чтение, со значением посмотрел на сидящих напротив и высоко, почти торжественно продолжил:

— …Как известно, вышестоящие органы, идя навстречу пожеланиям трудящихся, выделили на восстановление главного дома-усадьбы большие средства. По свидетельству отдельных