китайской земле. Нормализуя его появление, он прежде всего отметил, что это был период, когда другие основные религии Западной Азии (maghribi Asiya) - буддизм, христианство и иудаизм - были также принесены в Китай. После того как он обрисовал подъем ислама через ранние арабские завоевания Ирана, Центральной Азии и китайского региона Синьцзян, который он упорно называл "Восточным Туркестаном", он рассказал историю обращения, которая оказалась центральной для его задачи продемонстрировать происхождение китайских мусульман. Именно во время арабских завоеваний во времена Кутайбы ибн Муслима, правившего Центральной Азией в начале восьмого века, племя (кабила), известное как Ху'и Чхи, было обращено в ислам. После этого они переселились в западные районы Китая. Именно название этого племени, по его словам, послужило основой для последующего наименования мусульман в китайском языке как хуэй-хуэй.

После заключения мира между танской и арабской армиями, боровшимися за контроль над Центральной Азией, мусульманам было разрешено поселиться в танской императорской столице Чанъань (ныне Сиань) и жениться на китаянках. В последующие века за ними последовали многие другие мусульманские мигранты, нашедшие убежище в Чанъане, где они тоже брали местных жен и становились верными подданными императора. В результате этих многовековых браков и приспособления к местным обычаям, продолжает Хай, их потомки стали похожи на китайцев во всех своих обычаях, кроме религии. В то время как рост и черты лица мусульман северного Китая все еще указывают на их частичное тюркское и татарское происхождение, пояснил он, мусульмане западного и южного Китая физически неотличимы от "обычных китайцев", то есть ханьцев. С помощью этой межазиатской картины обращения, миграции и ассимиляции Хай пытался примирить частично иностранное происхождение китайских мусульман с насущным политическим требованием национального единства.

Однако у него была и другая цель - использовать историю для демонстрации единства китайских мусульман с их единоверцами в других регионах Азии. Для этого он отклонился от так называемого сухопутного "сухого пути" (khushki ke rasta) через Центральную Азию в сторону морского пути (bahri rasta) в восточный Китай. "Арабы упаковывали свои товары и изделия в лодки и корабли, - писал он, - и плыли через Индийский океан на Яву и острова Ост-Индии, мимо Наньхая, чтобы прибыть в южный китайский порт Кантон". Если здесь Хай повторял историю арабских плаваний по Индийскому океану, которую как раз завершал его индийский наставник, то это было также повествование, сформированное отчасти "Проповедью ислама" Арнольда и мусульманским прозелитизмом, возникшим в ответ на действия христианских миссионеров. Хотя Хай описывал приход ислама по морю как результат более ранних торговых связей, он представлял его ключевых участников как проповедников (mubalighin), которые прибыли с сознательной целью распространения ислама (isha'at-i Islam). Это была та же фраза на урду, которая ранее использовалась для перевода названия книги Арнольда.

Ссылаясь на неуточненные хроники династии Тан, а также на традиции, переданные в старой мечети в Гуанчжоу, Хай рассказал о четырех таких проповедниках, отправленных распространять ислам во время правления "правоверных" халифов, сменивших пророка Мухаммеда, - период, который он приравнивает к правлению танского императора Тайцзуна (р. 626-649). Одним из таких проповедников был сподвижник и родственник Пророка Са'д ибн Аби Ваккас, который, как говорят, построил знаменитую мечеть Хуайшэн, чтобы "сделать Кантон (Гуанчжоу) центром своего прозелитизма [таблиг], откуда он занялся распространением [иша'ат] ислама в различных регионах южного Китая"." Когда Са'д в конце концов вернулся домой, его отправил в Китай третий халиф 'Усман (р. 644-656), который назначил его послом в империи Тан, после чего Са'д умер и был похоронен в Гуанчжоу. (Здесь Хай добавил научную сноску, ставящую под сомнение подлинность могилы). Что касается трех других арабских проповедников-первопроходцев, то один из них был направлен в порт Чанчжоу на Янцзы, который благодаря арабским купцам, плававшим вверх по реке, стал "центром распространения" во внутреннем Китае, а третий и четвертый евангелисты обосновались в южном порту Цюаньчжоу и оттуда также распространяли свою веру. Хай сохранил эти миссионерские рамки, когда обратился к деятельности Са'да ибн Аби Ваккаса при Танском дворе, где он был представлен как продолжатель его прежней приверженности распространению ислама.

Хотя Са'д издавна почитался среди китайских мусульман (часто под именем Ван Кеси), текстовые свидетельства о его связях с Китаем отнюдь не восходят ко временам танского императора Тайцзуна или халифа 'Усмана. Вместо этого история о посольстве Са'да в основном сформировалась в XVIII веке, в частности в "Хуэйхуэй юаньлай" ("Происхождение китайских мусульман"), написанной в 1712 году Лю Саньцзе, выдающимся ученым из Нанкина. В качестве доказательства этой истории Хай привел "Тяньфан чжишэн шилу" ("Правдивые записи о совершенном мудреце ислама"), написанную знаменитым сыном Лю Саньцзе Лю Чжи (ок. 1660-1730), которой он дал арабское название "Сират ан-Наби" ("Биография пророка"). Более нормативное с точки зрения Индии и Ближнего Востока, это название придавало рассказу легитимность. Однако в ранних арабских или китайских источниках нет никаких свидетельств того, что Са'д когда-либо путешествовал вблизи Китая, на что уже указывали различные европейские ученые к моменту написания Хаи.

Будучи посредником между европейской, индийской и китайской моделями написания истории, которые сходились в его жизни, Хай откровенно признавал эту проблему, что побудило его признать в начале раздела о Сааде, что "точная дата прихода ислама - сложный вопрос, и некоторые западные люди говорят, что не существует ни руководящего источника, ни убедительного доказательства". Но, привязав происхождение ислама в Китае к тем самым связям с арабами Западной Азии, которые Хай и его коллеги утверждали, что обновляют, а не создают заново, Са'д стал слишком важным историческим стержнем, чтобы так просто от него отказаться. Ведь Хай не только поставил перед собой задачу исправить представление христианских миссионеров об исламе в Китае, но и пытался продемонстрировать изначальную связь китайских мусульман с чистым арабским источником ислама.

Решение Хая перекликалось с методами его современников-модернистов на родине и индийских учителей в семинарии Надват аль-улама, которые аналогичным образом стремились укрепить формальные исторические свидетельства о ключевых фигурах ранней мусульманской традиции, не жертвуя при этом сутью традиционных повествований. Так, с одной стороны, Хай отбросил более сверхъестественные элементы истории о посольстве Са'да. Наиболее заметным таким элементом была история о предсказательном сне танского императора: как рассказывал Лю Саньцзе в XVIII веке и другие впоследствии, императору приснилось, что крышу его дворца поддерживает фигура в зеленой одежде и белом тюрбане, а после пробуждения он отправил посланников в "западные области", которые привели арабскую свиту Са'да ко двору Тан, откуда они спасли империю от краха. Хай, напротив, предложил разочарованную, хотя и модернизированную версию, представив Са'да как дипломата и миссионера. В основе