все вместе. И мне думается, что это было хорошо. Не было зависти. Конечно, группировались сами собой по степени интеллигентности. Казаки вместе, солдаты в одном углу, офицеры в другом. Кормили хорошо, были книги. Болезни я не чувствовал, был ведь очень молод и хорошо тренирован охотой (на охоте приходилось и мокнуть, и уставать, и много ходить).

Но счастье, как известно, не долговечно. Махновцы подступили к городу, в котором войск не было, а только обозы второго разряда, персонал которых, это тоже известно, дает никудышных солдат. Мы с Мокасеем стали думать, что нам делать. Пришел Смирнов и под большим секретом сообщил, что этой ночью ингерманландский обоз идет в Таганрог и возьмет нас с собой. В опасные моменты лучше находиться с войсками.

Мы выписались из лазарета, хотя доктор нашел, что рано, и провели ночь в ингерманландском обозе. Никуда он не пошел, а под утро всем гусарам раздали ружья и патроны. Мы вышли на улицу опять в недоумении, что нам делать. Вдруг увидали объявление о мобилизации и решили идти туда. Там набралось всякой швали сотни три. Толстые коммерсанты, чиновники, боящиеся ружья, и ученики последних классов. С большим трудом удалось построить из этой толпы две шеренги. Нам раздали французские трехзарядные винтовки и сотню патронов.

— Мы пойдем наступать против махновцев. Добровольцы, три шага вперед.

Мой принцип: «На службу не напрашивайся, от службы не отказывайся». Не успел я схватить Мокасея за шинель, как он уже шагнул вперед. Все молодые, то есть лучшие, были впереди, сзади осталась одна калечь. Тогда и я шагнул вперед. Но командир нашей роты-швали, поручик-артиллерист ухватил меня за полушубок:

— Что я с ними буду делать один? Останьтесь, ради бога. Так нас будет по крайней мере двое.

Я остался. Поручик принес ручные гранаты, но никто из наших не только не хотел их взять, но с ужасом отмахивались. Пришлось разделить их с поручиком. Выступление было назначено в полночь, и нас до этого времени распустили по домам. Обвешанный гранатами, с винтовкой, в грязном и рваном полушубке, с лихо заломленной папахой (иначе она не держалась на голове, была велика), я походил больше на махновца, и встречные сходили с тротуара. Мы пошли в лазарет, где нас накормили и мы слегка соснули.

Мангуш

Перед полуночью мы явились на сборный пункт. Явились далеко не все, некоторые струсили и попрятались. Мы составили две роты. Первая из молодых и вторая, наша, сплошная калечь.

Мы наступаем на Мангуш — центр махновцев. Другие части, образованные из обозов полков, наступают вдоль берега моря — объяснил нам начальник. Мы же, на правом фланге, идем против деревни Мангуш, и наша цель — не дать подойти справа подкреплению к махновцам. Так как первая рота лучшая, она останется в резерве. Вторая (то есть наша) пойдет в наступление.

Нас посадили на повозки. На ту, куда я сел, никто садиться не хотел из-за гранат на моем поясе. Но мест не хватило, и некоторым пришлось сесть. Они жались от меня. Все же во время пути (18 верст) мне удалось уговорить моих попутчиков взять у меня по гранате. (Я сам их боялся до смерти.) А последние, слезая, засунул под солому повозки.

Стало чуть-чуть светать, когда мы слезли с повозок у Мангуша. Мы остановились на бугре. Местность спускалась к оврагу и подымалась на той стороне к деревне. Избы Мангуша дымились перед нами в версте. После долгих усилий поручику удалось рассыпать нас в цепь. Все стремились идти стадом. Мы пошли по направлению к Мангушу. Было не холодно, но пасмурно, снега не было. Думаю, что это было в конце февраля или самом начале марта 1919 года.

Впереди на дне ложбины стоял наш разъезд из трех гусар. Махновцев видно не было. Вдруг застрочил пулемет и один из гусар был ранен. Его товарищи посадили его опять в седло и увели назад, поддерживая с обеих сторон. При первом выстреле пулемета наша рота пустилась бегом вперед. Я очень удивился. Неужели я в них ошибся? Они оказались храбрецами! Но потом я понял, что их стремление было скрыться в овраге, где они считали себя в безопасности. Я не спеша за ними последовал. Так мы сидели в овраге. Я подошел к поручику:

— Здесь оставаться нельзя. Тут ничего не видно. Махновцы могут подойти вплотную.

— Вы правы. Я пошлю разведку. Вы, — указал он на меня, — и… (все моментально отвернулись) и я пойду с вами. Не вылезайте наверх вместе со мной, через несколько секунд.

Он вылез из оврага, и я тотчас же услыхал выстрел. Тогда и я выскочил наверх. Поручик стоял на одном колене и целился в трех всадников в 40 шагах от нас.

— Подождите, не стреляйте, может, это наши.

Не отвечая мне, он выстрелил, и один всадник упал. Тогда и я убил одну лошадь. Ее всадник схватился за хвост лошади последнего верхового, который нахлестывал. В общем, мы одержали победу, но, обернувшись, мы увидали нашу роту в бегстве.

— Останьтесь здесь, я верну эту сволочь, — сказал поручик и со страшной бранью пустился за бегущими.

Опасности никакой я не видел и остался. Я даже прицелился было в последнего всадника, но не стал стрелять. Дело в том, что мне претило убивать без надобности. За все время войны я никого не убил. Конечно, стреляя из орудия, убивал. Но это другое дело, это оружие коллективное, это не в счет. Перед тем я мог бы легко «на сорок шагов» убить всадника, но стрелял по лошади.

Я с любопытством наблюдал державшегося за хвост лошади махновца. Лошадь шла вскачь, а он отталкивался от земли и делал гигантские скачки. Нужно запомнить эту систему, может быть, она мне пригодится. Она мне пригодилась в этот самый день и еще раз много поздней.

Наконец я убедился, что поручику