Шрифт:
Закладка:
— Слушай, Семеныч, — сказал я, — да у тебя самого в голове целая наука.
— Да ведь вам, ученым, не до нас, стариков, вы только по-писаному понимаете…
— Ну ладно, — сказал я, прикидывая. — Может быть, что-нибудь такое он учинил и там. Наверняка даже. Только этого мы, пожалуй, не испугаемся: тока там нет. Столько лет ни один аккумулятор не выдержит.
— И все же, если найдете какой-нибудь кабель, перерезать не спешите. Мало ли что.
— Понял. Больше ты ничего не помнишь?
— Помню, обожал он многоступенчатые взрывы, с замедлениями. Словно на рояле разыгрывал. Толку от этого, по-моему, особого не было, но на нервы действовало. На том заводике тоже чуть не погорели. Если бы бросились по горячим следам, кого-нибудь определенно не досчитались. Хорошо, что было тогда не до того. Потому что прошло три часа — и снова рвануло на заводе. Снова все подняло и перемешало.
— Кислотные, наверное.
— Раз три часа, наверное. Или, может быть, сахар, как в морских минах. Часовые механизмы он не очень любил, по-моему. Не верил им, что ли.
— Да, — сказал я. — Интересный был мужчина… Насчет его нажимных устройств надо подумать. Это он мог там заложить, и они могут еще сработать. Хорошая пружина в надежной смазке, в сухом помещении — что ей три-четыре десятка лет? Вот насчет электричества не очень беспокоюсь, а нажимные — да.
— Знаешь, — сказал Семеныч, подумав, — ты и от электричества не отмахивайся. Конечно, аккумуляторы или батареи, если он на них рассчитывал, теперь безопасны. Но ведь он мог и подрывную машинку как-нибудь использовать.
— Ну, ее крутить надо. А уж мы как-нибудь этого делать не станем.
— Подумай. Если, как ты говоришь, все это не было рассчитано на немедленный взрыв, а делалось, так сказать, на время, то без какой-нибудь особой хитрости там не обошлось. Уж раз он свой знак оставил — наверняка.
— Ладно, — сказал я. — Ночью подумаю.
— Да, — сказал Семеныч, ухмыльнувшись. — Уж ночью ты подумаешь, как же.
— Знаешь, — сказал я, — бывает, что и я ночами не сплю.
— Это да, — согласился он, все так же ухмыляясь, — это уж точно. Бывает, что и ты ночей не спишь. Все возможно, конечно. Только ночью или днем, а над этим ты поразмысли.
— Ладно, — согласился я, — придется. Ну, спасибо, Семеныч, ты мне здорово помог. Побегу теперь, времени уже много.
— Чаю не выпьешь?
— Нет, спасибо. Пока доберусь… Мне ехать долго нынче.
— Варя, Вова чаю не хочет! — громко крикнул Семеныч в дверь и снова повернулся ко мне. — Ты что, не в гостинице больше?
— Там. Но сегодня поеду ночевать к Лидумсу на дачу. Полковник пригласил. Там и подумаем вместе.
— Хороший мужик, — сказал Семеныч. — Хотя меня и забыл. Тогда спеши он ждет, небось, а начальство ждать не любит.
— Вряд ли. Обещал приехать после полуночи, а может быть, и завтра с утра пораньше. Он там сейчас, на объекте. Ну, будь пока.
Выходя из комнаты, я услыхал, как щелкнула наружная дверь — кто-то вошел или вышел. Семеныч тоже прошествовал в коридор, чтобы оказать мне уважение.
— Будь и ты, — напутствовал он меня. — По возможности. Варвара! позвал он громко. — Ты где? Гость уходит.
Варвара вышла, придерживая наброшенную на халатик шаль.
— Спишь уже? — спросил я. — Или телевизор заедает?
— А что же мне одной? — сердито ответила она. — У вас все секреты. Так без чаю и уйдешь?
— На месте напьюсь.
— Ну, беги, а то опоздаешь. Слушай, ты не злись только…
— На кого, за что?
— Да нет, я просто так. Беги.
Я помахал ей рукой, пожал пятерню Семеныча и вышел. Быстро спустился по лестнице. Ох ты, Шпигель ты, Шпигель. Но все равно, как-нибудь уж мы тебя раскусим… Вышел на улицу. Было свежо, темно и безлюдно. Только какая-то женщина удалялась неторопливыми шагами — прошла мимо дома, видно, за секунду до того, как я вышел из подъезда. Я поглядел ей вслед привычно, механически, ни о чем не думая, ничего даже не воспринимая. Мысли мои были в подземелье, в домике Шпигеля, где угодно — только не на этой улице. Но мысли не всегда определяют поведение человека. На этот раз сработало подсознание. Я еще не понял, в чем дело, а оно уже заставило меня сорваться с места и почти бегом устремиться за удалявшейся женщиной, в чьей походке было что-то вызывающее. Она, вероятно, слышала, что я настигаю ее, но не испугалась, не заспешила, не обернулась — продолжала шагать, как заведенная. Нагнав, я сбоку заглянул в лицо, боясь ошибиться, и лишь после этого схватил ее за руку, схватил сильно, почти грубо.
Она обернулась ко мне, надменно подняв брови, ничуть не удивившись, словно весь день знала, что именно здесь встретит меня, — или я ее, какая разница, — точно в этот час, ни минутой раньше, ни минутой позже. Нет, она не топталась перед домом в ожидании, это я понял сразу: замерзла бы в своей одежке; но выглядела, словно только несколько минут назад вышла из теплого помещения и пошла спокойненько по улице, зная, что вот сейчас я налечу, схвачу за руку, и она высокомерно глянет на меня.
— Пустите, — сказала она спокойно и негромко. — Не желаю вас видеть. Пустите.
— Знаете, Ольга, — сказал я, не выпуская ее руки, лишь ослабив хватку, — это просто свинство. Хоть бы позвонили, записку написали…
— Зачем? — все так же отстраненно полюбопытствовала она. — Я никогда никому не навязывалась и, надеюсь, никогда не придется. Вы сказали, что нам встречаться больше незачем. Я, по-моему, поняла это правильно, такие слова трудно понять превратно. И сделала так, чтобы вам не пришлось менять свои намерения.
Ну, пустите же.
Я выпустил ее руку, и мы пошли рядом — она все так же не спешила.
— Почему это вы решили, что я изменю свои намерения?
— Разве не так?
— Нет.
— Что же вы налетаете на меня на улице? Хватаете за руку и устраиваете сцену?
— Да просто потому, что я волновался. Исчезли, и все. В чужом городе. Могу я просто волноваться за вас, как полагаете?
— Волнуйтесь, сколько угодно. Как видите, не пропала.
— А позвольте спросить: где же вы провели ночь?
— Допустим, там же, где и с вами.
— В аэропорту? Вранье. Я был там два раза.
— Тяжкая вещь — чувство долга, правда?
— Не язвите. Да, у меня есть чувство долга, и я ощущаю определенную ответственность за такое вздорное и безрассудное существо,
