— Спасибо, — поблагодарил я. — Конец связи. — И вдруг заметил устремленный на меня вопрошающе взгляд Беседина. — Да, «Керчь», «Керчь»! — закричал я в микрофон. — Есть что для Беседина?

— Пока нет. Если будет, сразу сообщим, — пообещал радист. — Конец связи.

Перед схваткой с бамбуком мы перегруппировали силы и вооружились армейскими ножами. Вперед выдвинулся Макаренко с топором. И сражение началось. Бамбук оказался упорным противником. Он рос так густо, а его зеленые прутья были так гибки и прочны, что продвигались мы вперед крайне медленно и с большими трудностями. К тому же весеннее солнце пригревало довольно основательно, и мы страдали от духоты, от однообразной тяжелой работы, а главное, от того, что никто не знал, что нас ждет впереди. Дамин заметно сдал, и Беседин взял у него рацию. Казалось, не уставал лишь Макаренко, как автомат, работая топором, при этом еще и напевая вполголоса. Время от времени мы с Бесединым подменяли его, давая передышку. Пробовал подключаться и Дамин, но орудовал топором на редкость неловко, хотя и пытался оправдаться перед нами:

— Вот если бы мачете, тогда…

На что Макаренко простодушно заметил:

— Плохому танцору, знаешь, что мешает?

— Не знаю.

— Как-нибудь скажу. По секрету, — пообещал сержант и невольно развеселил нас с Бесединым.

Эта шутка, как ни странно, добавила нам уверенности.

— Дамин, а тебя ждет кто-нибудь, есть девушка? — спросил вдруг Беседин.

— Наивный ты человек, — усмехнулся Дамин. — Ждет или дурнуха, у которой нет парней, или мымра, которая свою честь пуще себя бережет. А я не обольщаюсь. Трезво оцениваю ситуацию.

— Выходит, трезво мыслить — значит не обольщаться. Я так вас понял? — спросил я у радиста.

— В данном случае так.

«Интересно получается, — подумал я, — логика, мысль — все как будто присутствует в его рассуждениях, нет только чувства, души. А что логика? Что она одна? Если б только по логике, то Наташке определенно следовало бы быть моей женой, ведь мы еще со школы дружили, а она взяла и полюбила другого. Да и мне бы по логике давно полагалось ее забыть и жениться на другой, не тянуть здесь холостяцкую лямку, а я вот не могу, тяну ее третий год. Надеяться вроде и не на что, а все-таки надеюсь…»

Дамин между тем вел полемику с Бесединым. А этот Дамин нахал, подумалось мне. Мало того, что Макаренко с Бесединым несут его вещмешок и рацию, так вынуждены еще терпеть его подначки.

Так, по крохам отвоевывая пространство у бамбука и отвлекая себя разговорами, мы упрямо продвигались вперед вплоть до самых сумерек. С короткими передышками на отдых и чтобы сориентироваться. К концу дня у каждого из нас появилось нечто вроде бамбучной аллергии.

— Надо же, — сокрушался Дамин. — А во Вьетнаме бамбук считают символом скромности!

— А я слышал, — отозвался Беседин, — что в древнем Китае бамбук был самым изощренным орудием пыток.

— Хлестали им, что ли? — спросил Макаренко, показывая свои избитые в кровь руки.

— Нет, не то, Макар, — бесцеремонно вмешался в разговор Дамин. — Жертву плашмя подвешивали над молодыми сильными стеблями, и этот скромник бамбук, быстро подрастая, протыкал несчастного насквозь.

— Фу ты, — покривился Макаренко. — Не говори мне такое на ночь. Спать не буду.

— После такой работенки заснешь, как младенец, — пообещал Дамин.

— Да, кстати, — вспомнил я, услышав слово «младенец», и посмотрел на часы. — Скоро у нас сеанс с заставой. А пока давайте сориентируемся. Надо же нам где-то ночевать.

Макаренко с Бесединым взялись за руки и сложили в очередной раз замок, я снял сапоги, и они подняли меня над метелками бамбука. Первым делом я попытался отыскать знакомые конусы вулканов, но их не было видно. Скорее всего они были прикрыты от нас более близкими вершинами. Я осмотрелся. Вокруг беспросветно, насколько хватало взгляда, торчали, как на гигантском нескошенном поле, остролистые желто-зеленые метелки бамбука. И только левее и впереди метрах в трехстах угадывалось какое-то понижение, словно бы распадок. Это было отклонением от нашего прежнего азимута, но что было делать, не ночевать же в этой душной и пыльной чащобе.

Оставшиеся триста метров мы пробивались часа полтора и чуть не пропустили связь. Когда наконец верхом на своем мучителе мы буквально съехали в глубокий сырой распадок с нешироким ручьем на дне, застава уже давно звала нас в эфире.

— Что случилось? — услышал я полный тревоги далекий голос Хобоки.

— Да вот целый день ставили пунктирчик, — ответил я с иронией, намекая на его совет пунктиром обозначать на карте участки бамбука.

— Где находитесь?

— В каком-то распадке. На карте его нет. Завтра при свете сориентируюсь. Есть что для Беседина?

— Пока нет. Как он там?

— Нормально. Воюет. — Хотел добавить: с Даминым, но вовремя сдержался.

— Ну, добро, комиссар. Утро вечера мудренее, — стал прощаться Хобока. — Удачи! «Керчь» верит в вас! Конец связи.

— Конец связи, — подтвердил я без энтузиазма.

4

А через полчаса на берегу ручья уже весело полыхал наш костер и варился в закопченном походном казане ужин.

Распадок был хоть и не велик, но глубокий и сырой. Звезды над ним смотрелись, как из глухого колодца.

Макаренко детально обследовал округу, натаскал кедровых лап для подстилки и валежника для костра. И все это деловито, молча. За что он мне нравился как командир отделения, так это за то, что воздействовал на подчиненных не увещеваниями и нотациями, а личным примером. Метод этот был надежный. Даже Дамин раза три прошелся за хворостом.

Ужинали молча. День был трудный, и сил отдано немало.

Перед сном я распределил дежурство на ночь, а Макаренко разжег еще два костра и как бы оградил наш лагерь с трех сторон огненным замком, с четвертой — был ручей.

Не спалось. Я размышлял о прошедшем дне, и мрачные мысли не выходили у меня из головы. Такого начала я не ожидал увидеть даже в дурном сне. Все оказалось намного сложнее, чем можно было себе предположить. Один бамбук чего стоил! Я вспомнил гигантское, бескрайнее море остролистых метелок, и, признаюсь задним числом, меня посетили тогда у костра большие сомнения. А дойдем ли до конца, хватит ли у нас сил? И куда, собственно, идти? Вот тебе и «астаховская» тропа! Форменный конфуз. Я на минуту представил себе наше бесславное возвращение на «Керчь»… Но куда огорчительнее было то, что терпела крах хорошая, полезная идея. Ведь не моя это блажь, в конце концов. Тропа действительно позарез нужна нашей заставе… Майор Хобока, славный наш начальник, хотя и успокаивал и поддерживал нас по радио как мог, но легче от этого не