В этом придворном обществе, избалованном досугом и прекрасными женщинами, французские рыцарские романы были повседневной пищей. В Ферраре провансальские трубадуры пели свои песни во времена Данте и оставили после себя настроение причудливого, но не обременительного рыцарства. Здесь и по всей Северной Италии легенды о Карле Великом, его рыцарях и войнах с неверными мусульманами стали почти такими же привычными, как во Франции. Французские труверы распространяли и раздували эти легенды как шансон де гест; и их пересказы, нагромождая эпизод за эпизодом, героя за героиней, превратились в монументальную и запутанную массу вымысла, взывающую к какому-нибудь Гомеру, который бы сплел эти сказания в последовательность и единство.

Как недавно это сделал английский рыцарь сэр Томас Мэлори, написав легенды об Артуре и Круглом столе, так теперь итальянский дворянин взялся за цикл о Карле Великом. Маттео Мария Боярдо, граф Скандиано, был одним из самых знатных членов феррарского двора. Он служил эстенам в качестве посла с важными миссиями, и они доверили ему управление своими крупнейшими владениями — Моденой и Реджо. Он плохо управлял, но хорошо пел. Он обращался к Антонии Капраре со страстными стихами, зазывая и публикуя ее прелести или упрекая ее в недостатке верности в грехе. Когда он женился на Таддее Гонзага, то отправил свою музу пастись на более безопасные пастбища и начал эпос «Орландо в знаке» (1486f), повествующий о смутной любви Орландо (то есть Роланда) к очаровательной Анжелике и перемешивающий с этой романтикой сотни сцен поединков, турниров и войн. Шутливая легенда рассказывает, как Боярдо долго искал звучное имя для хвастливого сарацина в своей сказке, и когда ему удалось найти могущественное имя Родомонте, колокола графской вотчины Скандиано зазвонили от радости, словно осознавая, что их повелитель невольно дает слово дюжине языков.

Нам, в наше волнующее время, взбудораженное даже в мирное время наклонами и турнирами враждебных слов, трудно заинтересоваться воображаемыми войнами и любовью Орландо, Ринальдо, Астольфо, Руджеро, Аграманта, Марфизы, Фьорделизы, Сакрипанта, Агрикана; а Анжелика, которая могла бы взволновать нас своей красотой, смущает нас сверхъестественными чарами, которые она практикует; мы больше не околдованы колдуньями. Эти сказки подобает слушать в какой-нибудь дворцовой беседке или в саду; и действительно, как нам рассказывают, граф читал эти канты при феррарском дворе9Несомненно, по одному-два канта за раз; мы поступаем несправедливо, когда пытаемся читать Боярдо и Ариосто по одной эпопее за раз. Они писали для неторопливого поколения и класса, а Бойардо — для того, который еще не видел вторжения в Италию Карла VIII. Когда пришло это разочаровывающее унижение, и Италия увидела, насколько она беспомощна, со всем своим искусством и поэзией, против безжалостных сил Севера, Бойардо упал духом и, написав 60 000 строк, бросил перо со строфой отчаяния:

Он хорошо закончил и мудро умер (1494) до того, как нашествие достигло полной силы. Благородные рыцарские чувства, нашедшие грубое выражение в его поэзии, вызвали лишь редкий отклик в беспокойном поколении, которое последовало за ним. Хотя он занял свою нишу в истории, создав современный романтический эпос, его голос был вскоре забыт в войнах и суматохе правления Альфонсо, в изнасиловании Италии чужеземцами и в соблазнительной красоте более мягких стихов Ариосто.

IV. ARIOSTO

Приближаясь к верховному поэту итальянского Возрождения, мы должны напомнить себе, что поэзия — это непереводимая музыка, и те из нас, для кого итальянский язык не является родным благом, не должны рассчитывать понять, почему Италия причисляет Лодовико Ариосто к своим бардам лишь рядом с Данте, а «Orlando furioso» читает с умилением, превосходящим то, которое англичане испытывают к пьесам Шекспира. Мы услышим слова, но упустим мелодию.

Он родился 14 сентября 1474 года в Реджо-Эмилии, где его отец был губернатором. В 1481 году семья переехала в Ровиго, но, судя по всему, Лодовико получил образование в Ферраре. Как и Петрарка, он должен был изучать право, но предпочел писать стихи. Французское вторжение 1494 года не сильно его обеспокоило, а когда Карл VIII готовил второй поход на Италию (1496), Ариосто сочинил оду в горацианском стиле, изложив этот вопрос в той перспективе, которая казалась ему правильной:

Что означает для меня приход Чарльза и его хозяев? Я буду отдыхать в тени, внимая нежному журчанию вод, наблюдая за работой жнецов; а ты, о моя Филлис, протянешь свою белую руку среди эмалированных цветов и сплетешь мне гирлянды под музыку твоего голоса.10

В 1500 году отец умер, оставив десяти детям наследство, достаточное для содержания одного или двух. Лодовико, самый старший, стал отцом семейства и начал долгую борьбу с экономической незащищенностью. Беспокойство исказило его характер, превратив в робость и злобное раболепие, непонятные тем, кто никогда не задерживался между рифмами. В 1503 году он поступил на службу к кардиналу Ипполито д'Эсте. Ипполито не питал особого вкуса к поэзии и держал Ариосто в неудобном положении, занимая его дипломатическими поручениями и мелочами, за которые поэт получал 240 лир (3000 долларов?) в год, выплачиваемых нерегулярно. Он пытался улучшить свое положение, восхваляя мужество и целомудрие кардинала и защищая ослепление Джулио. Ипполито предложил повысить ему жалованье, если он примет священный сан и получит право на некоторые доступные бенефиции; но Ариосто не любил духовенство и предпочитал баловаться, а не гореть.

Именно во время службы у Ипполито он написал большинство своих пьес. Он начинал как актер и был одним из труппы, которую Эрколе отправил в Павию. Когда он сам придумывал драмы, они несли на себе печать Теренция или Плавта и откровенно выдавались за подражания.11 Его «Кассария» была представлена в Ферраре в 1508 году, «Суппозиции» — в Риме в 1519 году перед одобрительным взглядом Льва X. Он продолжал писать