об избрании папой своего врага, кардинала Фарнезе, она занялась поисками философского камня вместе с алхимиком Борри и астрологом Бандиерой. Новости, пришедшие из Италии, были благоприятны: под именем Климента IX папой был избран ее большой друг, кардинал Роспильози, назначивший своим секретарем кардинала Адзолини. Она со всей поспешностью устремилась в Рим.

На несчастье Христины, Климент IX умер через три года. Его преемник, Климент X, был холоден с ней. Но теперь Христина решила не обращать больше внимания на расположение папы и прочно обосновалась в Риме. С тех пор и до конца дней она безвыездно жила в палаццо Корсини на Лунгаре, занимаясь своей академией и своей библиотекой, услаждаясь операми, комедиями, тонкими обедами и азартной игрой. За Климентом X последовал Иннокентий XI, крутой и непокладистый старик, закрывший в Риме все театры и отравивший последние годы Христины. Она выдержала жестокую борьбу с этим папой, отменившим право убежища, которым пользовались до тех пор в Риме дворцы, занятые представителями иностранных держав. У королевы нашелся могущественный союзник в лице французского посланника маркиза де Лаварден, который, опираясь на восемьсот вооруженных людей, смеялся над требованиями папской полиции. Христина не располагала таким войском, но в ее дворце нашло убежище множество людей, имевших дело с судом и властями. Нижние этажи палаццо Корсини были наполнены смельчаками всякого рода, изгнанниками, беглецами и просто бандитами. Папские сбиры были бессильны против них, и эти люди, со слезами на глазах свидетельствовавшие свою преданность Христине, в случае надобности показали бы Риму давно не виданное зрелище междоусобной войны на улицах.

Этой странной гвардией королевы, доставлявшей прекрасный сюжет для Калло, начальствовал отчаянный авантюрист, бывший в то же время ее последней сердечной привязанностью, некий маркиз дель Монте. Его репутация дуэлиста, волокиты и отъявленного мошенника была достойна одного из бравых капитанов итальянской комедии. Постаревшая Христина прощала ему измены и грубость обращения, доходившую, как говорили, до побоев, ради минут, свидетельствовавших о самой пылкой его преданности. Последняя любовь считает только счастливые минуты. Когда дель Монте внезапно умер, во время приготовления к какому-то карнавальному празднеству, Христина увидела в этом предзнаменование своей скорой смерти. В самом деле, она немногим пережила маркиза. Она умерла в апреле того же 1689 года. На ее похоронах барокко дало простор своей любви к мрачной пышности погребальных обрядов. Оно воздвигло своей даме торжественную гробницу в самом соборе Св. Петра. И долгим титулом оно заменило завещанные королевой простые слова эпитафии: Vixit Christina Regina Deo annos LXIII[124].

Пиранези

Пиранези был последним явлением художественного гения Рима. Он появился как раз в ту минуту, когда на земле Рима прекратилось многовековое сотрудничество искусства и природы. XVIII век только что внес последние архитектурные и живописные черты в картину Рима. Пиранези оставалось увековечить ее в своих гравюрах. Последние сооружения папского города – фонтан Треви, вилла Альбани, казино виллы Памфили – изображены в них наряду с руинами классического Рима. И самые эти руины как бы застигнуты им в последние часы их дикого, естественного и нетронутого великолепия, накануне вторжения в их глубокий покой ученых розысков, охранительных забот и классической моды.

В создании этой моды гравюры Пиранези сыграли большую роль, а его познания, добытые долгим опытом жизни в античном, дали многое для научной археологии. Но, содействуя науке и питая неоклассические вкусы эпохи, Пиранези не был в то же время похож на ученых и дилетантов XVIII века. Чужды были ему и свойственные Гете созерцательность, всеобщность, душевный мир. Любовь к преувеличению и крайностям, драматизм таланта и беспокойный нрав делали его естественным романтиком. В классическом мире его не столько привлекало величие созидания, сколько величие разрушения. Его воображение было поражено не так делами рук человеческих, как прикосновением к ним руки времени. В зрелище Рима он видел только трагическую сторону вещей, и поэтому его Рим вышел даже более грандиозным, чем он был когда-либо в действительности.

В характере Пиранези было много черт авантюриста. Жизнь его шла неровным и стремительным темпом. Он был уроженцем Венеции, старого города авантюристов и романтиков. Отец его был там простым каменщиком. С малых лет Пиранези рисовал и готовился быть архитектором и гравером. Его ранние способности и редкая красота скоро заставили говорить о нем не только в своем квартале, но и на Риальто. Он стал мечтать о Риме еще юношей, когда влюбился в одну девушку, незадолго перед тем приехавшую оттуда и рассказывавшую ему про Рим всякие чудеса. Восемнадцати лет он уже был в Риме, не имея ничего, кроме отцовского благословения и шести серебряных монет в месяц.

История того, как молодой Пиранези завоевывал себе в Риме имя художника и возможность существовать, должна содержать страницы изумительной энергии. Твердая вера в свое призвание помогала ему побороть все препятствия. Ему приходилось голодать по целым месяцам, и часто судьба знакомила его на опыте с образом жизни тех римских нищих, которых он так любил впоследствии изображать среди античных руин. Большие затруднения причиняли ему его вспыльчивость, неуживчивость, его неукротимый нрав. Не один раз он стоял на границе преступления. Узнав, что гравер Вази, у которого он учился, утаивает от него различные секреты ремесла, он покушался убить Вази и только случайно избегнул тюрьмы. Среди всех этих случайностей странной, но впрочем счастливой случайностью была его женитьба. Однажды он сидел и рисовал что-то на Campo Vaccino[125] – на тогдашнем Форуме. Проходившая мимо девушка, в сопровождении маленького брата, привлекла его внимание своими черными глазами и стройной фигурой. Он вступил с ней в разговор и узнал, что она дочь садовника виллы Корсини. Бросив карандаш, он неожиданно вскочил на ноги и прямо спросил ее, хочет ли она выйти замуж. Утвердительный ответ позволил ему повести дело таким образом, что у родителей девушки не было ни времени, ни возможности отказаться. Через пять дней после этого происшествия он отпраздновал свою свадьбу. Сто пятьдесят пиастров, полученные в приданое, дали наконец Пиранези немного отдыха от нужды. О видениях, посещавших молодость Пиранези, и о той лихорадке, какой было охвачено его воображение, свидетельствует выпущенная им тогда серия фантастических офортов, так называемых Carceri[126]. Это странные и кошмарные видения тюрем, переполненных орудиями пытки. Де Квинси описывает их в своих «Признаниях потребителя опиума»: «Некоторые из этих гравюр изображают высокие готические залы. В них расположены приборы и машины: колеса, краны, канаты, рычаги, обнаруживающие огромную силу и способность преодолеть всякое сопротивление. Вы видите, как вьется лестница вдоль стены и по ней карабкается кверху сам Пиранези. Проследите немного вперед