Шрифт:
Закладка:
Хотя это и маловероятно было, но нечто подобное Зорге допускал.
Еще имелся вариант. Его могла разменять в какой-нибудь хитрой своей игре Москва. Версия, конечно, чудовищная, но как всякий хороший аналитик, Зорге не имел права сбрасывать ее со счетов.
Он почувствовал, как сердце у него вновь начала придавливать боль, вначале слабо, потом сильнее, затем еще сильнее, он втянул в себя сквозь зубы воздух, задержал его во рту, — вроде бы простой рецепт, а иногда помогает… Помогло и сейчас — боль отпустила.
— Обыск был, Томо-сан? — спросил он тихо.
— Был. Целые сутки. Все картины перевернули, даже свежие, краской испачкались, ходили, как трубочисты, сплошь извозюканные. Если хотите посмотреть — пойдемте, увидите все сами.
— Нет, Томо-сан, — Зорге отрицательно покачал головой, — мне туда нельзя.
Служанка все поняла, вздохнула горестно.
Случилось невероятное — к полковнику Осаки приехал сам «японский Лоуренс», как в печати все чаще и чаще стали называть генерала Кэндзи Доихару.
Таким сравнением генерал был доволен, но о себе говорил другое: он — самый умный генерал островной империи.
Знающие его люди считали — насчет ума можно поспорить, а вот насчет хитрости равных ему нет, Доихара был самым хитрым генералом в армии микадо.
Когда он вошел в кабинет Осаки, глаза у полковника сделались такими большими и круглыми, что готовы были выкатиться из черепушки — хорошо, что не вывалились и, влажные, не шлепнулись на пол.
Впрочем, надо отдать должное полковнику — он быстро пришел в себя и низко поклонился генералу:
— Доихара-сан!
Высокий гость небрежно придавил воздух рукой:
— Сиди, сиди! — И, подавая пример, сам опустился в глубокое кресло, приставленное к столу. Обмахнулся белым надушенным платком. — Фу-у… День, однако, летний, хотя за окном — осень.
— Да, Доихара-сан, — вежливо поддакнул Осаки, — осень.
— Ну что, Осаки, группа твоя готова к дальнейшей борьбе с врагами империи?
— Так точно, Доихара-сан. Несколько человек мы уже арестовали. Очередь за иностранцами. «Кемпетай» тоже готова, хоть сейчас можем выехать. А что, уже можно? — аккуратно, чтобы не вызвать гнева вопросом, поинтересовался он.
— Да, европейцев можно брать.
— Что, премьер-министр дал разрешение на их арест?
— В том-то и дело, что не дал. Мстит за арест Одзаки, очень недоволен этим. — Доихара вновь обмахнулся платком. — Но это уже ничего не значит.
— Не понял, Доихара-сан.
— И понимать особо нечего. Дни принца Коноэ на посту премьер-министра сочтены. Думаю, что уже завтра он будет сидеть у себя дома и от нечего делать читать скучные стихи древних японских поэтов. А что там эти двое, арестованные? Одзаки и художник этот, туалетной бумажкой нарисованный?
— Мияги? Одзаки ничего не говорит, молчит, на вопросы не отвечает, а Мияги попытался покончить с собой. Умереть мы ему не дали, Доихара-сан.
— Правильно. Смерть он должен воспринимать, как награду, а награду мы ему не обещали.
— Убедить принца Коноэ не удастся? Насчет иностранцев… Если совершить еще одну попытку, Доихара-сан?
— Бесполезно.
— А так что же получается… Мы нарушаем закон?
— Я же сказал, на посту своем Коноэ долго не просидит. Через считаные часы его уже не будет. Но даже если он и останется на некоторое время, ситуация с Одзаки все равно загонит его в угол. Принц — политический труп.
Осаки все понял — наконец-то дошло до его не самой сообразительной головы, — поклонился Доихаре:
— Из вас вышел бы лучший за всю историю Японии премьер-министр.
В ответ последовал небрежный взмах рукой:
— Мне это совсем не надо, Осаки, — не люблю находиться под светом юпитеров, — а вот генерал Тодзио — совсем другое дело.
— Очень уважаемый человек, — полковник склонил голову, замер в почтительном молчании.
Генерал запустил руку во внутренний карман кителя, достал оттуда три небольших глянцевых бумажки, положил их на стол перед Осаки.
— Вот ордера на арест.
Ордера были подписаны, иероглиф подписи был сделан небрежно, торопливо — видать, человек подмахнул бумаги на ходу, в спешке, почти машинально.
— Чья это подпись? — не удержался от вопроса Осаки.
— Не узнаешь? Ай-ай-ай, полковник, — Доихара покачал крупной седеющей головой. — Это подпись будущего премьер-министра Тодзио. Он подписал ордера от имени правительства. Так что вызывай агентуру и командира оперативного дивизиона.
— Они ждут команду и находятся здесь.
На лице Доихары появилась довольная улыбка.
— Всех иностранцев брать одновременно. Чтобы не успели связаться друг с другом. — Доихара в последний раз обмахнулся своим роскошным платком, промокнул лоб и засунул платок в карман штанов. — Все, игры закончились. Хватит!
Рихарду очень хотелось увидеть Исии Ханако — соскучился по ней, приготовил подарок: купил старинный, искусно расшитый золотом пояс, пояс стоил дорого, но Зорге скупиться не стал, хотя после сокращения финансирования группы был очень стеснен в деньгах, купил потому, что знал: Ханако обязательно обрадуется подарку. Рихард, думая о ней, не удержался от улыбки — губы растянулись сами, поползли в обе стороны, около глаз возникли лучики морщин. Ханако, Ханако, как ее не хватало сейчас, но приходить к Зорге она пока не могла, Зорге сам запретил ей это. Встречаться можно было только на стороне, да и то, оторвавшись от хвоста «кемпетай».
Вечером семнадцатого октября Зорге решил пригласить к себе нескольких человек из посольства — собраться на этакую холостяцкую пирушку, поболтать о том о сем, посплетничать, поругать сопротивляющихся русских — наступление немцев на фронте безнадежно увязло…
В том, что немцы так быстро захватили часть советской территории, виноваты были все-таки стратеги, что сидели в Москве. Что же касается Рамзая, то он много раз сообщал в Центр, что война на носу — вот-вот начнется. И не только Рамзай сообщал… Подготовиться, в общем, можно было. Но в России к этому отнеслись, как всегда…
«Генштаб Германии уже завершил подготовку», — радировал Зорге в Москву еще одиннадцатого апреля сорок первого года.
«В генштабе Германии и среди соратников Гитлера началось заметное движение, направленное на войну с СССР», — передал он в Центр тогда же, в том же месяце.
Второго мая Зорге сообщил в Москву, что немецкий посол в Токио Отт получил подробные и точные сведения о планах Гитлера по разгрому Советского Союза. Европейская часть России, по мнению фюрера, должна стать зерновой и сырьевой базой для выполнения этих планов. Как только немцы подойдут к Уралу, можно будет начинать захват Европы.
Девятнадцатого мая Зорге передал в Центр шифровку, где было указано, что
