Гинденбург спокойно посмотрел в глаза паникующего кайзера, понимая, что тот ему никогда не простит, что генерал стал свидетелем минуты его душевной слабости.

— Вот тут все просто и одновременно сложно. Они хотят выйти из войны, вернуться к первоначальным границам, настаивают, чтоб прекратили уничтожать сербов, и чтоб французами и британцами мы занимались сами. Ну и конечно русские потребуют какие-то там денежные компенсации, которые будут обсуждаться дополнительно, но именно русские, новороссам на нас откровенно плевать. Они все прекрасно в курсе сколько мы заплатили султану, чтоб он вступил в войну. Поэтому царь Николай и его новый министр иностранных дел считают, что лучше платить им, за то, что они готовы и в состоянии выполнить, чем платить, тем же османам за то, что они не смогут выполнить никогда, хотя деньги возьмут и разворуют.

Кайзер тут же задал резонный вопрос, на который у Гинденбурга был ответ.

— Мы это могли обсудить и договориться с кузеном Никки без вмешательства новороссов, только его мама, вдовствующая императрица ну уж очень отрицательно настроена по отношению к нам, немцам.

— Я их спросил об этом, и они прекрасно знали, что такой вопрос будет задан и были готовы.

— И каков ответ?

— Ответ… Прежде чем отвечу, скажите, Ваше Императорское величество, а что такое произошло, что сегодня, перед тем как меня отпустили к вам, намекнули, что с трудом сохранили жизнь.

Кайзер опять глубоко вздохнул.

— Об этом уже пишут во всех газетах, даже наших и что скрывать, все очень плохо. Артиллеристы из 35-й дивизии сумели подбить две легких бронированных гусеничных машины, которые так эффективно поддерживают кавалеристов генерала Келлера. Их хотели захватить, но русские подтянули дополнительные силы и пошли в атаку чтобы отбить технику. Наши солдаты ничего лучшего не придумали как переколоть штыками раненных механиков, это оказались русские, а не новороссы, и ваши слова, что техника уже передается, подтверждена фактами. И видя, что не успевают ничего забрать, солдаты сожгли двух раненных русских офицеров вместе с техникой.

— И новороссы такое не оставили без ответа.

— Да. Вечер, ночь и утро на части 35-й дивизии с неба лился огненный дождь из какой-то смеси керосина, газолина… что-то вроде греческого огня, который нельзя потушить водой. Горело все и к утру, кроме двух десятков обгоревших и сошедших с ума солдат от дивизии не осталось никого. А потом по всему фронту рассыпали качественные листовки с цветными изображения и с пояснениями за что и почему это сделали. В обед снова был нанесен мощнейший удар артиллерией и аэропланами, и опять листовки, но с текстом что второй раз ударили, чтобы лучше запомнили. В войсках паника и после вашего исчезновения, фронт начал рассыпаться.

— Понятно. Я что-то подобное и предполагал. С нами обращаются как с собакой, обучая и перевоспитывая с помощью палки.

— Я удовлетворил ваше любопытство, Пауль? Так что же ответил кузен Никки?

— За него ответил генерал Оргулов. Он сказал, что слишком много раз наши предки вторгались и нападали на русские земли, или пропускали другие войска, для того же. Просто Оргулов пообещал, что следующая война России и Германии закончится полным, тотальным уничтожением Германии как государства и германский народ, как этнос, просто прекратит свое существование. У русских на западе интересов нет, захватывать ничего не планируют, но постоянно ждать удара с нашей стороны они больше не намерены.

Кайзер вскочил и разразился длинной ругательной фразой, видимо подчерпнутой от общения с моряками.

Выругавшись и спустив пар, он пару минут расхаживал по кабинету и наткнувшись ногой на свободный стул одним ударом ноги его отшвырнул в угол. Потом вернувшись вытащил газету и дал Гинденбургу:

— Почитайте, как кузен Никки обошелся с британцами и французами. Возможно это хороший сигнал.

Генерал с интересом читал, правда в искаженной журналистом подаче информации, как Русский Император Николай II при встрече с британским и французским послами и сановниками, симпатизирующими союзническим договорам Росси с Антантой, ловко обвинил Бьюкенена в то, что тот имел наглость быть зараженным сифилисом, прийти в дворец к императору. В итоге и британский и французские послы были просто высланы из страны, «лечиться от постыдной болезни», а все бывшие на том приеме сидят под домашним арестом, названным карантином, в страхе, что сами заразились, когда пожимали руку британскому послу. После их ухода, дворец демонстративно был вымыт и вычищен, а дорогие кресла, на которых сидели посетители — сожжены на глазах многочисленных зрителей.

Гинденбург не выдержал и громогласно засмеялся, и долго-долго хохотал до слез в глазах. Отсмеявшись, он снова посмотрел на кайзера, у которого в глазах наконец-то появилась надежда.

— Да, Ваше Императорское Величество, ваш кузен очень ловко поставил на место своих союзников. Хотя и вы, и я понимаем, что без пришельцев за спиной он на такое никогда не решился бы. Для такого шага должны быть веские причины. И это дает нам шанс. И, возможно, удар по Константинополю был предостерегающим сигналом не только для нас, но и для Парижа, и для Лондона, а может быть, в перспективе и для Вашингтона, и для Токио.

— Да, Пауль, такие мысли и мне пришли на ум. Кстати, ты принес папку с пакетом. Охрана, перепуганная новороссами после вашего похищения, теперь работает очень рьяно. Папку осмотрели, даже разрезали, вдруг там какие-нибудь устройства пришельцев, но ничего.

— Да, Ваше Императорской Величество, там вам пакет от вашего царственного кузена, но он почему-то просил, что бы я сначала все рассказал, а потом дал почитать его содержимое. Теперь, наверно, я думаю, то что там изложено, должно будет дополнить картину и принудить нас к определенным действиям.

— Что ж давайте посмотрим.

Кайзер нетерпеливо вскрыл конверт, раскрыл письмо, написанное ровным почерком рукой его русского кузена. Он читал долго, держа письмо здоровой рукой, скрипел зубами и читал, перечитывал и снова скрипел зубами. В итоге после прочтения он вскочил, а на столе помимо письма от Николая II, осталась лежать фотокарточка пожилого мужчины с женщиной девочкой и собакой.

На карточке был он, уже старый низвергнутый и всеми забытый, со второй женой и дочкой.

Кайзер стоял лицом к окну, а спиной к все еще сидящему в кресле Гинденбургу, и тихо плакал, глотая слезы. Все, о чем он мечтал, ради чего воевал, договаривался, упрашивал, пошло прахом. Вот этот последний удар от пришельцев руками Никки был самым мощным и тяжелым. Сообщить человеку его