Шрифт:
Закладка:
– По-ля, – рыкнул он требовательно.
– У?
– Полина.
– Ты ведь поддержал меня не из-за того, что случилось… тогда? – решилась она наконец. Голос прозвучал нервно, звонко. – Демьян, я не хочу, чтобы ты из-за чувства вины поддерживал то, что сам считаешь неправильным или вредным. Не надо. Прошу.
Она выпалила это и затаила дыхание. И Демьян помолчал несколько секунд, прежде чем ответить:
– Я бы подарил тебе всю Туру, если бы это помогло излечить твой страх и забыть тот день, Пол. Но это не решается подарками и не лечится потаканием глупостям, если они будут. Я всегда буду с тобой честен, заноза моя. Обещаю. Если ты придумаешь глупость, я так тебе и скажу. И разрушить Бермонт тоже не дам, не переживай. И если натворишь чего-то, буду строго спрашивать. Ты довольна?
– Очень, – сказала она с нежностью.
– А теперь хватит о делах, Поля. Осталось немного времени.
– Действительно, – проговорила она еще нежнее. – Самая пора тебе рассказать, как ты любишь меня.
– Действительно, – согласился он серьезно.
– Ты очень давно этого не говорил.
– Это потому что я ругал тебя, Пол. Я люблю тебя.
– А повторить?..
И дальнейший разговор весь состоял из приглушенных нежностей, шепотков, смеха и прочих волнующих вещей, которые свойственны влюбленным и совершенно ни к чему всем остальным.
Два дня спустя в линдах по всему Бермонту забурлили обсуждения. Старшие сыновья линдморов, оставленные ими на управлении баронствами, племянники и внуки, а кое-где и жены, поддерживаемые старейшинами, получали законные грамоты, прочитывали их, оправлялись от изумления и связывались с главами кланов. Бароны, из которых кто воевал рядом с королем Демьяном в Рудлоге, кто с войсками охранял предгорья Бермонта, а кто и ушел с Ольреном Ровентом в Дармоншир, на известия о начинаниях королевы реагировали по-разному. Одни скрепя сердце признавали, что новые законы разумны и необходимы, а другие высказывались, что война закончится, а женщин из армии будет уже не выгнать.
Ольрен Ровент, остановившийся с частью своих людей в Семнадцатом форте Дармоншира, тоже получил звонок от старшего сына. И, основательно усевшись на стул в казарме, хмуря широкий лоб, несколько минут внимательно слушал, как наследник зачитывает ему законную грамоту.
– И почему бы Бермонту было не выбрать послушную берманскую жену, – прорычал Ровент недовольно. – Неслыханно. Я знал, что она начнет лезть в мужские дела.
– Что ты будешь делать, отец? – почтительно спросил сын. – Разве можем мы позволить, чтобы в нашу армию набирали женщин? Это же позор, значит, мы так слабы, что не можем защитить их. Что дальше? Начнут набирать детей?
– Что делать, что делать, – проворчал линдмор с усилием. – Полина Бермонт – моя королева, и я поклялся ей в верности. Приложи мой перстень к грамоте, Ветьин, и немедленно отправь обратно. И прикажи обзвонить остальных. Скажи, если не поддержат, будут иметь дело со мной.
– Но, отец, – изумленно проговорил наследник. – Ты еще прикажи Лисьену отправить в этот ее женский корпус.
– Аааа, – Ровент раздраженно рубанул рукой по колену. – Нет, Лисьену оставь дома. Не дай боги до королевы уже дошли слухи, как ее Бермонт в своей спальне обнаружил, тогда твоей сестре и Хозяин лесов не поможет. А вот Мильену отправь.
– Отец, – тоном, будто родитель свершил страшное, по меньшей мере – перепутал цвета гъелхта, воззвал сын.
– Отправляй, – зарычал Ровент. – Думаешь, не знаю, как ты ее тайком от меня топор метать учил и что она стреляет получше тебя? Все знаю. Выпороть бы вас, да поздно… И не спорь. Сам себя наизнанку выворачиваю. Но дал слово – держи, сын. Эта красная спасла наш клан от позора. Бермонт бы без ее просьбы не простил нас, сын. Только за это я ей верен буду, пока буду жив.
– Как скажешь, – не стал больше спорить наследник. – Но как Бермонт женщине позволил, не понимаю… не стала бы она вертеть им все больше…
Ровент захохотал.
– Бермонтом вертеть? Ты нигде только этого не скажи, сын. Бермонт позволяет только то, что ему самому нужно. Учись. Учись. Тебе после меня править линдом. Ума набирайся. И вокруг смотри. Отец-то не вечен.
– Да ты крепче михайловых дубов, что у Зеленого в чертогах растут, – ответил ему сын. – Если б захотел, еще жену бы взял и детей нарожал. А уж линду под твоей рукой, если Хозяину будет угодно, еще много лет быть.
– Жену, – проворчал Ровент. – Хватит с меня твоей матери, Ветьин, пусть перерождение ее будет легким. А я вторую возьму, только если меня припечет до самых печенок, – и он вновь захохотал, но тут же вспомнил, по какому поводу наследник ему звонит, помрачнел и потер ногу – ту самую, которую когда-то прострелила ему молодая королева. Ибо предчувствовал, что на двух законах она не остановится.
Семнадцатое апреля, Дармоншир, Люк
Днем огромный серебристый змей опустился недалеко от ворот Третьего форта, и через несколько секунд перед глазами часовых и успевших добежать до ворот военных предстал его светлость Лукас Бенедикт. Слегка взъерошенный и бледный, одетый в медицинскую рубашку до колен, он поковылял почему-то не к воротам, а через дорогу, к березке, до которой было куда ближе, и, обхватив ее, закрыл глаза.
Таким, обнимающимся с деревом, и застали герцога полковник Майлз, собравшиеся офицеры и Жак Леймин, который недавно прибыл в Третий форт с двумя мешочками драгоценных камней в сопровождении охраны и мага Тиверса.
О том, что его светлость чудесным образом воскрес, командующему составу сообщили еще утром, и тогда же новость разнеслась по фортам, вызвав оторопь, ликование и недоверие. Впрочем, неверящих быстро убедило появление над крепостями змея собственной персоной. Тот, долетев до двадцатого форта, за которым работали орудия, узрел врага, зашипел, разинув пасть и встопорщив воротник, и рванул вперед. Всадники на раньярах, издалека расстреливавшие из гранатометов засеки и укрепления, восстановленные после последней битвы, тоже заметили огромного защитника и поспешно убрались, не делая попыток напасть или подлететь ближе.
Люк гнался за ними достаточно, чтобы напугать и чтобы они могли рассмотреть его получше, а затем запустил следом пару вихрей, сожравших половину стаи. Вторую половину он отпустил, не рискнув в своем состоянии дальше забираться на территорию противника. Пусть доложат, что он жив – если враг и собирался атаковать в ближайшие дни, это заставит его пересмотреть планы и даст Люку время прийти в себя.
После того как враги были отогнаны, он несколько раз пролетел над фортами, рассматривая повреждения и степень восстановления засек. Затем его накрыло диким голодом – и он рванул к морю, туда, где всегда мог найти себе добычу.
А уж после этого, больше всего жаждущий снова оказаться в Вейне, в объятьях Марины, он направился к Третьему форту. И это было ошибкой, потому что Люк переживал сейчас, у березки, такой приступ слабости, будто месяц до этого болел тяжелейшим гриппом. Тело ощущалось чужим.
