Шрифт:
Закладка:
Алексеев выделил мне кабинет и лично привел подозреваемого. Ничего особого в этом человеке не было. Мужчина как мужчина. Средних лет, среднего роста, коренастый, темноволосый. Разве что взгляд затравленный и какой-то болезненный. Но в его положении это неудивительно.
– Ну, вы тут общайтесь, а я в коридоре погуляю, – сказал Алексеев. – Позовешь, когда закончите.
– Спасибо, – поблагодарил я, и Алексеев вышел.
– Как вас зовут? – спросил я мужчину.
– У вас все записано, – хриплым голосом отозвался он. – А говорить я все равно ничего не стану. Хоть убейте.
– Не собираюсь я вас убивать, – ответил я. – И документов я не читал. Я из другого отдела, и вызвали меня по вопросу распространения порнографии.
Он аж вздрогнул, и я понял, что интуиция Григорьева на этот раз не подвела.
– Моя фамилия Строев, – представился я. – Денис Васильевич. Капитан третьего отдела. Полиция нравов. Слышали о такой? Извините, что сразу не назвался… Честно говоря, состояние такое, что… постновогоднее.
– Заметно, – буркнул он.
– Да? Плохо. Это не очень красиво с моей стороны – допрашивать вас в таком виде. Но я полагал, что у меня будут нормальные выходные дни. Нас обычно в праздники не тревожат.
– Слышал я про эту игру. Добрый следователь и злой следователь, – кисло усмехнулся он. – Сначала отволтузили, теперь ангелочка похмельного прислали…
– Думаете, у меня есть силы и желание в игры играть? – спросил я. – Честно говоря, мне по баобабу – что с вами было и что будет дальше. Если все это ваших рук дело, то играть в «доброго следователя» у меня тем более нет желания. Меня волнует то, чтобы эти кассеты не пошли гулять по городу. Не потому, что я такой блюститель нравственности, а потому что подобное порно смотрят лица с весьма специфической психикой. И я уже сталкивался с последствиями, которые вызывает к жизни эта дрянь. «Человек с бульвара Капуцинов» – не такая уж сказка, как может показаться с первого взгляда… Много еще таких кассет по городу гуляет?
Он молчал, угрюмо глядя на носки своих ботинок.
– Где вы работаете? – спросил я.
Он рыскнул глазами в мою сторону и промолчал.
– Я это узнаю через полчаса, – сказал я. – А оперативники проведут экспертизы, доказывающие вашу причастность к убийствам…
Мне не понравилась его улыбка: какая-то болезненно-ехидная, презрительная. Не должен убийца так улыбаться. Впрочем, что я знаю о маньяках? Может, они именно так и ухмыляются… поначалу.
– Так как же вас все-таки зовут?
– Миша… Михаил Игоревич Капланюк, – поправился он. – Там все записано. А больше я ничего не скажу.
– Почему?
– Вы все равно ничего не поймете.
– В убийствах? Нет, – признался я. – Это не моя специфика. Как и изнасилования. Мое дело – порнография.
– Вот именно! – с неожиданной злобой сказал он. – Где ж вы раньше были, профессиональные вы наши?! Салонов этих по городу, как… Деньги как на печатном станке делают. Сколько вы с каждого имеете?
– По штуке баксов в месяц, – разозлился и я. – А еще Пьер Вудмен долю засылает за право на нашей территории работать. Хотел еще Тинто Брас под нашу «крышу» встать, да в цене не сошлись!
Он как-то разом сник. Я тоже замолчал и потер пальцами ноющие виски.
– Первый раз в жизни так напился, – зачем-то признался я вслух. – Ненавижу праздники!
– А я люблю, – тихо сказал он. – Всегда так хорошо справляли… Я, жена, дочка… Уютно так, по-домашнему… Теперь все… Конец…
– Кто ж тебе мешал и дальше их справлять? Или не мог без этого… Скажи, Михаил Игоревич, ты действительно это… больной?
Он расхохотался так, что даже слезы на глазах выступили. Отсмеявшись, посмотрел на меня с каким-то любопытством.
– Больной? Да, наверное. Только больной мог на это пойти…
– Так вы признаетесь?
– Я?! Нет, ни в коем случае. У тебя сигаретки не найдется?
Я протянул ему пачку «Петра Первого».
– Видать, и впрямь доли с этих фильмов не имеете, – криво усмехнулся он, прикуривая. – Иначе бы «Мальборо» курили или «Парламент».
– А ты, в таком прибыльном деле участвуя, что ж так живешь? – в ответ съязвил я. – Дома на Канарах не имеешь, лимузин с водителем у отдела не ждет, адвокаты дорогие в прихожей не толпятся. Кассеты первому встречному предлагаешь…
– Да, это я дал промашку, – сумрачно признал он. – Совсем пьяный был, через раз соображал… Дочка мечтала куклу одну получить, а у меня в последнее время… Наперекосяк все… Потому и водка так подействовала… По-дурному… Замечал, что, когда в хорошем настроении пьешь, да с радости, можно хоть литр одолеть – и ни в одном глазу. А когда на сердце дерьмо, то и от бутылки пива под забор свалиться можно.
– Замечал, – нехотя согласился я. – Не далее как вчера.
– Премии к Новому году не дали? – съязвил он.
– Тебе не понять.
– О! Видишь, какой у нас с тобой разговор обстоятельный получается? Мне не понять тебя, тебе – меня… Так что давай-ка, парень, меня обратно на нары. Нет у меня ни сил, ни желания с тобой говорить. У меня вся ночь в «разговорах» прошла. Спать хочу.
– А тебе не обидно, что один под статью пойдешь? Или думаешь, тебе подельники передачи на зону слать будут?
– Эти будут, пожалуй, – с ненавистью ответил он.
– Смотри-ка ты, – «удивился» я. – А ведь даже не спросил, какие подельники… Не все так просто в этой истории, да, Михаил Игоревич? У маньяков, как правило, подельщиков не бывает. А мы с тобой говорим явно об одних и тех же людях. Только ты мне их имена сказать не хочешь. На чем они тебя взяли? Узнали о твоих… э-э… о твоей болезни и заставили все это снимать на видео? Какой смысл тебе их прикрывать?
– Ты сам больной на всю голову, начальник, – с презрением ответил он. – Надо же было такое придумать…
– Тогда ничего не понимаю, – признал я.
– Я тебе об этом и толкую.
– Ладно, будем рассуждать логически. Если взять за основу факт, что убийства совершал ты…
– А если не брать?
– Тогда какой смысл молчать?
– Есть смысл. Такой смысл, ради которого на смерть идут с радостью. Не пытай меня, все равно не скажу. А сам не поймешь.
– Это почему? Вроде не тупой.
– Да потому, что свой палец всегда больнее кусать, чем чужой. И тебе моей боли не понять. Ты меня сейчас допросишь, придешь домой, опохмелишься и завалишься спать. Даже если я тебе все расскажу, что в твоей жизни изменится? Начальство похвалит, звездочку даст, премию пожертвует. А не скажу ничего, так и не сильно расстроишься – у