А н д и н а (перебивает его). Ты хочешь в декабре возобновить разговор, на котором мы в августе поставили точку в кабинете директора.

С а у л в е д и с. Директор поставила точку, не мы.

А н д и н а. Ты согласился.

С а у л в е д и с. Что мне еще оставалось.

А н д и н а. Неправда. Ты понял, что так нужно. Ты был согласен. Ты сам хотел.

С а у л в е д и с. Двадцать четыре ребенка.

А н д и н а (после паузы). Ребенок — это любовь, ставшая зримой, сказал поэт.

Саулведис, подойдя к лесенке, взбирается на нее, становится на самом верху.

Андина у окна, смотрит на улицу.

С а у л в е д и с. Повтори, пожалуйста.

А н д и н а. Любовь, ставшая зримой.

С а у л в е д и с. Ребенок.

А н д и н а. Каждый человек. Это можно сказать обо мне, о тебе, о…

С а у л в е д и с. Только не обо мне.

А н д и н а. Поздравляю.

С а у л в е д и с. Спасибо.

А н д и н а. Откуда же ты тогда… Извини, но…

С а у л в е д и с. Мои родители ненавидели друг друга.

А н д и н а. Потом, возможно, да, но не… не когда…

С а у л в е д и с. С первого взгляда и навек, они мне сами об этом не раз говорили. Когда ж я все-таки каким-то трудно объяснимым образом родился, оба решили пожертвовать собою из-за меня и остаться вместе, это они мне пели трижды на дню до моего первого побега из дому в пятнадцать лет. Во второй раз я ушел, законно и безвозвратно, когда мне исполнилось восемнадцать.

А н д и н а. А они?

С а у л в е д и с. Они?

А н д и н а. Твои родители… Разошлись?

С а у л в е д и с. Думаю, что нет, потому что всюду, где я работал или учился, начальство время от времени получало письма за подписью обоих. Письма с предупреждением, понимаешь, ибо они считали своим долгом поставить в известность, что я психически неполноценен, способен присваивать материальные ценности — свидетельство тому случай с семейными драгоценностями, которые я якобы взял, уходя из дому… Когда осенью ко мне приставили тебя, сразу стало ясно, что письмо пришло и сюда, только директор не сказала…

А н д и н а. Значит, поэтому ты был так…

С а у л в е д и с. И поэтому тоже, и точка. (Усаживается на ступеньку.)

А н д и н а. Точка, как же…

С а у л в е д и с. Точка.

А н д и н а. Саулведис, не мне тебе говорить, как я избегала что-либо спрашивать у тебя о тебе самом, мы говорили только о наших детях, о работе… Обещай, что ты мне все же…

С а у л в е д и с. Ничего я тебе не обещаю, но спрашивай. Пожалуйста.

А н д и н а. Что случилось между шестым уроком и репетицией?

С а у л в е д и с. Что могло случиться?

А н д и н а. Ты вернулся совершенно иным, чем ушел… Ты думал, я не видела? Я просто, как обычно, молчала, но, когда ты заговорил о себе, впервые… в то время как я тебе все уши прожужжала о своих замечательных родителях… Саулведис, я, конечно, чувствовала, я догадывалась, что ты рос нелегко, но я и понятия не имела, что…

С а у л в е д и с. Откуда бы ему взяться. И… не надо, прошу тебя, хорошо?

А н д и н а. Но что же случилось после обеда?

С а у л в е д и с. Ничего необычного. Интернатские будни.

А н д и н а. Ладно, ладно. Я сразу увидела. Да и ты стоял здесь у окна с ужасно мрачной физиономией, когда я вошла, и только тогда начал делать вид, будто глядишь на звезды… (Выглядывает из окна.) Где тут у тебя Северная Корона?

С а у л в е д и с. Где обычно в конце декабря в это время. Между Геркулесом и Волопасом, вглядись.

А н д и н а. То, что произошло, было связано с Олафом?

С а у л в е д и с. Всего противнее мне в наших их бесконечное вранье. Они могут врать и глядя в глаза, для них сущий пустяк, даже если их уличат. Ах так, учитель? Правда? А мне казалось, что… И так далее. Без малейшего чувства неловкости. Спокойно.

А н д и н а. Кто ж тебе сегодня солгал?

С а у л в е д и с. Сегодня мне, как раз наоборот, сказали правду…

А н д и н а. И она тебя потрясла?

С а у л в е д и с. Не потрясла, но я… как тебе сказать…

А н д и н а. Ты был бы счастливее, если б опять, как обычно, солгали?

С а у л в е д и с. Я совершенно растерялся. Что будет дальше, когда всю правду выплеснут все, я просто не знаю. Что я тогда буду делать? Я, учитель Мазверситис, который сам настойчиво требовал ее от них. Эту правду и только правду.

А н д и н а. А Олаф, как ты думаешь, он теперь… там?

Саулведис резким движением скрещивает руки на груди, охватывая ладонями плечи.

Саулведис!

С а у л в е д и с. Ну?

А н д и н а. Это меня пугает больше всего, понимаешь? Что он может быть там, у этих пьяниц и… помнишь, директор рассказывала, с каким трудом его оттуда вытащили, раз, другой… Может, следует что-то делать? Нам, классным руководителям! Прямо сейчас, не дожидаясь утра! (Ходит по комнате.) Искать? Звонить куда-нибудь?

С а у л в е д и с. Не думаю.

А н д и н а. Но если Олаф…

С а у л в е д и с. Олаф в Елгаве.

А н д и н а (задержавшись у камина). Все же у тети.

С а у л в е д и с. Нет. У… у какой-то девушки.

Андина садится и молчит, глядя на пламя.

Примерно ясно?

А н д и н а. Тебе следовало мне сказать.

С а у л в е д и с. Никак не пойму, что и как…

А н д и н а. Не истолковывай меня, пожалуйста, превратно. Не надо было излагать мне, куда направляется Олаф, а сказать, чтобы я подписала, ни о чем его не расспрашивая, и я бы подписала. В дальнейшем ты всегда будешь так делать, договорились? Скажешь, а не станешь заставлять меня…

С а у л в е д и с. Андина, разговор с Олафом настолько вышиб меня из колеи, что я до сих пор еще не опомнился. (Слезает с лесенки и снова ходит взад и вперед по комнате.) Помнишь, позавчера я поехал в лесничество за новогодней елкой… Я сидел за рулем, со мной был Олаф и этот самый дорогой твой Лори… Когда елка была уже в кузове, мы расчистили в одном месте снег, развели костер и…

А н д и н а. Пригласить и меня поехать тебе в голову не пришло?

С а у л в е д и с. Мне в голову не пришло, что все будет так великолепно — все белое, сказочно заснеженные деревья, солнце… Шел небольшой снежок, такие редкие, медленно падающие хлопья…

А н д и н а. Прекрати, а то я заплачу.

С а у л в е д и с. Мы жарили там охотничьи колбаски, разговаривали… Они оба, Олаф и Лори, начали вдруг рассказывать — без расспросов, без просьб — как по правде обстояло дело с проткнутыми шинами… Ты понимаешь? Гораздо серьезнее, чем нам тогда казалось, и совсем иначе, я даже испугался. Мы, поверив их лжи, вроде бы разгуливали тут перед какой-то раскрашенной бутафорией, за которой в действительности происходит черт знает что!

А н д и н а. Что ты им сказал?

С а у л в е д и с. Можешь себе примерно представить: их подвел — из самых лучших побуждений — и сам провалился… А вот знай я, кто настоящие виновники, я… И так далее. Возникнет опять сложная ситуация, сказал я, будем искать выход общими силами, пожалуйста, но только на основе правды и взаимодоверия… Они, разумеется, согласились…

А н д и н а. Чудесно.

С а у л в е д и с. Правда? Восхитительно.

А н д и н а. А разве