день катастрофы остался под властью дома Птолемеев. Его верность старому союзу вызвала восхищение греков того времени[1123]. Осада, которой подвергся город, пока наконец его не взял штурмом Антиох, считалась одним из великих эпизодов военной истории того времени. Она стала уместной темой для историка-ритора[1124]. Однако из всего, что было по этому поводу написано, не сохранилось ничего. Антиох ушел в конце лета 198 г. до н. э., полностью покорив Палестину: он зимовал в Антиохии и готовился к гораздо более серьезному делу, которое ожидало его на Западе[1125]. Однако он все еще старался сохранить видимую дружбу с Римом и послал зимой посольство с любезными речами. Сенат, дипломатия которого также была нацелена на то, чтобы сохранять хорошие отношения с Антиохом, пока сохранялась опасность его союза с Филиппом, принял посольство с намеренной любезностью и вынес резолюции в честь Антиоха, которые в плане красивых слов не оставляли желать лучшего[1126].

Трудно определить, какими были отношения Антиоха с Египтом после завоевания Келесирии. Технически обе державы уже не находились в состоянии войны. Фактически Клеопатра, дочь Антиоха, теперь стала невестой юного Птолемея. Несомненно, помолвка была одной из статей мирного договора, навязанного Антиохом[1127]. В то же самое время Антиох следующим летом продолжал свое завоевание птолемеевских владений. Именно двусмысленное положение дел сделало возможным для римского посольства в 196 г. до н. э. требовать прекращения военных действий против Птолемея, а для Антиоха – заявить, что мир уже установлен.

Глава 19

Наступление на Запад

Весной 197 г. до н. э. Антиох отправил свои силы в Малую Азию. Пехота была послана прямой дорогой через Тавр под командованием сыновей царя, Ардиса и Митридата[1128], в Сарды, где им было велено ожидать его прибытия. Сам Антиох отправился с флотом вдоль берега. Непосредственной целью этой экспедиции на самом деле было захватить владения дома Птолемеев, а они располагались по всему берегу. Каковы же были дальнейшие планы? Может быть, Антиох наконец решился открыто вмешаться в борьбу, которая разворачивалась в Греции? Когда разошелся слух о его приближении, в это поверили – мы не можем знать, на каком именно основании[1129]. Когда он проходил вдоль берега Суровой Киликии, он призвал все города и крепости, подвластные местным династам или Птолемею, сдать оружие. И один за другим – Солы, Корик, Зефирий, Афродисий, Анемурий, Селинунт – повиновались этому приказу без сопротивления[1130]. Антиох не встретил сопротивления, пока не достиг Корацезия, самого сильно укрепленного поселения на этом действительно суровом берегу. Крутой изолированный холм Алая, который напоминает современным путешественникам скалы Гибралтара, все еще несет на себе каменную кладку всех тех времен, когда следовавшие друг за другом хозяева этого места вплоть до Средневековья пытались сделать холм неприступным. Решимость покорить этот город заставила царя остановиться, и он все еще осаждал его, когда ситуация изменилась весьма неприятным образом.

Сначала прибыло посольство из Родосской республики. Оно принесло царю удивительное заявление: если он попытается пройти мимо Хелидонского мыса (место, которое в древние дни гегемонии Афин служило границей для флота персидского царя), то родосцы будут противостоять этому наступлению вооруженными силами. Они оправдали эти действия, обвиняя Антиоха в планах присоединиться к Филиппу. Антиоху хватило самообладания дать вежливый ответ: он уверил послов, что их мнение безосновательно, и обещал прислать посольство, которое рассеяло бы подозрения, существовавшие по его поводу на Родосе. Посольство отбыло, и по странной случайности, в тот самый момент, когда его представитель обращался к собранию родосцев, прибыло письмо с тревожной новостью: война закончилась. Филипп потерпел окончательное поражение при Киноскефалах на равнинах Фессалии[1131].

Нерешительная политика Антиоха, таким образом, помешала возможности объединить его силы с македонской державой до того, как она была раздавлена, хотя в то же время он возбудил подозрения римлян. Однако падение Филиппа было отнюдь не так уж неприятно для Антиоха. Все то время, пока Филипп был союзником, постоянно проглядывало и другое его лицо – соперника. Было очевидно, что теперь царь Македонии должен отказаться от своей доли в тех владениях Птолемея, которые принадлежали ему по недавнему соглашению, и Антиоху достанется все целиком.

Однако фантазии и планы, которые возникли при селевкидском дворе после унижения, которое пришлось на долю Антигонида, простирались дальше, чем только Малая Азия и Фракия. Эти злополучные воспоминания о первом Селевке никогда не удавалось полностью затушить; его наследники, может быть, и смирились с тем, что европейская часть наследия Александра оказалась занята домами Птолемея и Антигона, но теперь пришел момент, когда дом Птолемея впал в крайнее бессилие, а дом Антигона был разбит в конфликте с далекой державой. Один из троих, дом Селевка, как казалось, помолодел и все еще владел секретом завоевания. Дикие надежды и возбужденная риторика росли в благоприятной для этого атмосфере двора; вскоре уже ни для кого не было тайной, что Антиох задумал появиться в Греции как наследник Александра и Селевка Никатора[1132].

Было вполне естественно, что при таких обстоятельствах Филипп, со своей стороны, не должен был чувствовать никакого расположения к своему недавнему союзнику, который не только оставил его без помощи в тяжелом положении, но и готов был перехватить добычу в Малой Азии и Фракии, которую он сам был вынужден выпустить, – и даже мечтал сместить его в его собственных владениях, где дом Антигона господствовал в четырех поколениях. Со времени поражения Филиппа союз между двумя царями сменился полным отчуждением.

Родосцы, услышав о поражении Филиппа, не имели поводов далее препятствовать наступлению Антиоха. Но они сделали все, что от них зависело, чтобы он не смог завладеть городами Карии и соседних островов. После более чем столетия македонского господства, во время которого греческий идеал отдельной независимости для каждого греческого государства – будь оно городом или лигой – сильно пострадал, казалось, что этот идеал наконец сможет реализоваться. Великая итальянская республика выступила в качестве защитницы этого идеала. Разбив мощь Македонии, Рим написал на своих знаменах лозунг свободы Греции. Победитель при Киноскефалах, Тит Квинкций Фламинин был филэллином самого восторженного толка, и круг избранных друзей среди римской аристократии, который он представлял, был столь же искренне готов создать свободную Грецию, как и филэллины в начале XIX в. Не двуличие римского государства, но суровая правда жизни сделала эти планы неосуществимыми. Однако после Киноскефал свобода витала в воздухе. Родос принимал участие в этой борьбе и в высшей степени был воодушевлен этим идеалом. Однако с практической точки зрения Родос больше волновало прекращение