предупредить Фогга о том, что корабль отплывал раньше времени. Но находчивый англичанин зафрахтовал лоцманское судно, на котором доплыл до Сингапура, где ему удалось нагнать «Карнатик», на котором он прибыл в Иокогаму. Фикса такое развитие событий сильно расстроило. По крайней мере, он себя в этом убеждал. А ту невольную радость, которую он испытал в первый момент, Фикс считал проявление слабости характера, способной привести к фатальным последствиям, если он не научится с ней бороться.

Фикс был не только огорчен, но даже чувствовал себя в большом долгу перед Фоггом. Ведь этот джентльмен разрешил ему плыть вместе с ним на лоцманском судне и настоял на том, чтобы оплатить его поездку. Фоггом двигало желание держать Фикса подле себя. В случае необходимости он мог схватить его и выведать нужную информацию. Коме того, он подозревал, что соплеменники Фикса – если Фикс в самом деле был капеллеанином – могут находиться на пароходе. И когда они попытаются выйти на контакт с Фиксом, Фогг заметит их.

Фикс все это понимал. Он понимал также и то, что даже если бы они в самом деле были теми, за кого себя выдавали, Фогг все равно проявил бы к нему щедрость. И Фиксу это не нравилось. Ведь такое поведение Фогга пробуждало к нему симпатию.

Верн говорит, что Паспарту, встретившись со своих хозяином в Иокогаме, не рассказал ему, что Фикс – детектив, который собирался арестовать Фогга. Это было не так. И даже если рассказанная Верном история, на первый взгляд, правдива, молчание Паспарту все равно практически не поддавалось объяснению. Верн заставил его молчать, поскольку это было необходимо для сюжета. Фогг не должен был узнать о миссии Фикса. В противном случае, он постарался бы отделаться от Фикса и не подвергся бы аресту по возвращении в Англию.

13

Корабль, на котором Фогг отправился в Сан-Франциско, назывался «Генерал Грант». Он принадлежал «Тихоокеанской почтовой пароходной компании». Это был колесный пароход, оснащенный также тремя мачтами с большими парусами. Двигаясь со скоростью двенадцать миль в час, он должен был пересечь Тихий океан за двадцать один день. Фогг рассчитал, что прибудет в Сан-Франциско второго декабря. После этого он проследует поездом в Нью-Йорк, куда должен будет приехать одиннадцатого декабря. А из Нью-Йорка на корабле отправится в Англию. Двадцатого декабря он может оказаться в Лондоне, на день раньше назначенного срока – двадцать первого декабря.

Верн утверждает, что через девять дней после того, как они отплыли из Иокогамы, двадцать третьего ноября корабль пересек 180-й меридиан. Фогг совершил путешествие вокруг половины Земного шара, ведь эта воображаемая линия находилась как раз напротив Лондона. И хотя у Фогга оставалось всего двадцать восемь дней, чтобы преодолеть вторую половину пути, на самом деле им уже было пройдено две трети маршрута. Ему пришлось сделать большой крюк, чтобы добраться до 180-го меридиана, но теперь он собирался двигаться, практически, по прямой.

Двадцать третьего ноября, согласно Верну, Паспарту совершил радостное для себя открытие. Его часы, которые он никогда не переводил в различных часовых поясах, теперь показывали время точно по солнцу.

По словам Верна, Паспарту не знал, что если бы циферблат его часов был разделен на двадцать четыре часа (как в итальянских часах), то лишь в этом случае его хронометр показывали бы время правильно: не девять часов утра, а девять вечера. Да, они показывали бы двадцать один час пополуночи предыдущего дня – именно такую разницу составляло время между Лондоном и 180 меридианом.

Как нам уже известно, у Фогга часов не было, он избавился от них в Бунделькханде. Верн ничего не знал о происшествии во дворце раджи, и на этот раз он не упомянул о том, что у Фогга были часы. Почему у этого джентльмена, подчинявшего свою жизнь строгому распорядку, не было часов, Верн не объяснил.

Фикс оставался в своей каюте до двадцать третьего, когда понял, что должен выйти наружу иначе сойдет с ума. Прогуливаясь по верхней палубе, он столкнулся с Паспарту. Точнее, столкнулся с кулаками слуги, который, кажется, был в ярости. Паспарту в самом деле ужасно злился на Фикса за его подлую проделку. Впрочем, даже если бы он и не испытывал этого чувства, ему пришлось бы притвориться. Ведь этого требовала та роль, которую он играл. А если бы Паспарту узнал, что Фикс на самом деле был капеллеанином, то, избивая его, получил бы дополнительное удовольствие.

Фикс пытался защититься, но вскоре понял, что француз намного лучше владел приемами бокса. Лежа на палубе, он спросил:

– Вы закончили?

– Пока что да, – ответил Паспарту.

– В таком случае, мне нужно с вами поговорить.

– Но я…

– Это в интересах вашего господина.

Они сели поодаль от пассажиров, которые восприняли их стычку с большим энтузиазмом – некоторые даже делали ставки на исход поединка.

– Вы меня поколотили, – сказал Фикс. – Хорошо. Я ожидал этого. А теперь слушайте. До этого момента я был противником мистера Фогга. Но теперь я на его стороне.

– Ага! Вы убедились, что он честный человек!

«Что, черт возьми, он на этот раз замышляет?» – подумал Паспарту.

– Нет, – холодно ответил Фикс. – Я считаю его жуликом.

И он начала рассказывать Паспарту свой план, как помочь Фоггу выиграть пари. Однако Фикс поступал так лишь для того, чтобы вернуть Фогга на английскую землю. А дальше пусть уж закон решает, виновен Фогг или нет.

– Так мы теперь друзья? – спросил Фикс.

– Нет, – ответил Паспарту. – Союзники – пожалуй. Но если вы предпримете хотя бы малейшую попытку предать нас, я сверну вам шею.

Разумеется, в словах Паспарту был заключен двойной смысл.

Верн пишет, что через одиннадцать дней третьего декабря корабль вошел в пролив Золотых Ворот. Мистер Фогг не выиграл, но и не потерял ни одного дня.

Это было действительно так, однако Верн не знал, что происходило в следующие несколько дней после того, как Фикса поколотили на палубе.

И хотя нам точно не известно, чем занимались Фикс и сероглазый человек в то время, когда они находились вне поля зрения Паспарту и Фогга, мы можем восстановить их деятельность из другой записной книжки Фогга.

Однажды утром Паспарту пробудился от тревожного сна, услышав звон часов около уха. Он какое-то время слушал его, а когда убедился, что звуковые сигналы не воспроизводили известный ему код, быстро оделся и вышел из каюты. Паспарту не заметил фигуру, стоящую примерно в пятидесяти футах от него в тени одной из больших спасательных шлюпок на шлюпбалке.

Немо дежурил