Шрифт:
Закладка:
Много хлопот и беспокойства причинил также неприятный инцидент с Володей: проезжая на извозчике по улице в Чугуеве, он встретил нижнего чина, который ему не отдал чести, по-видимому, умышленно. Соскочив с извозчика, он ударил солдата стеком и только потом увидел, что это был вольноопределяющийся пехотного полка. Начальник дивизии (граф Келлер) и командир корпуса (Сиверс) хотели предать его за это суду; пришлось просить командующего войсками (Иванова), его помощника (Рузского) и начальника штаба округа (Алексеева), чтобы дело окончили без суда. Тянулось оно с начала мая до середины августа и, наконец, разрешилось без суда арестом на тридцать суток. Волнений за это время было много.
Все это время Володя провел в Киеве, куда он был командирован для прохождения фехтовально-гимнастического курса. Осенью этого года он, благодаря содействию Остроградского, должен был поступить в Офицерскую кавалерийскую школу, но ближайшее его начальство отказало ему в командировании туда!
Единственным утешением во всех этих неудачах послужило Володе то, что он стал женихом Маруси Ильяшенко и получил от своего отца обещание нужной материальной поддержки для содержания семьи.
Нам надо было ехать на лето в Франценсбад, где жена должна была пройти курс лечения, но весну и осень мы решили провести на своей даче в Царском Селе. К середине мая ремонт дачи был закончен, и мы переехали в Царское, где прожили два месяца.
Мой брат в апреле тяжко заболел язвами в желудке, а затем инфлюэнцей; только в начале июня он оказался в состоянии переехать к нам, и тогда воздух Царского Села быстро помог восстановлению его сил.
За границу мы решили ехать в середине июля, два спальных купе были заранее заказаны и взяты на 17 июля; до отъезда мы на два дня поехали к И.В. в Перечицы, где провели именины жены. Вероятно, она во время этой поездки простудилась, потому что по возвращении в Царское серьезно заболела. Призванный местный врач признал, однако, наш отъезд возможным. Мы проехали в Франценсбад через Берлин, где провели лишь час с четвертью между поездами. Во Франценсбаде мы получили две отличные комнаты с балконом в Villa Imperiale и очень хорошего врача, Штейншнейдера. В Франценсбаде мы пробыли шесть недель, и он нам понравился как спокойный и уютный курорт, без давки публики и шумных увеселений. Конечно, и там, как на всех богемских курортах, еда была однообразна и безвкусна, так что приходилось восполнять ее отличной местной ветчиной. Никаких знакомых мы там не встречали и новых знакомств не завязывали[246].
По совету врача мы оттуда поехали в Аббацию, где жена должна была пользоваться виноградным лечением; в Вене не останавливались.
В Аббации мы пробыли две недели; она нам показалась малопривлекательной, так как вся жизнь сосредоточена на длинной набережной, от которой сейчас же начинается подъем в горы; даже фрукты оказались неважными и указанного врачом лечебного винограда (черный Шасла) не оказалось вовсе. Единственно, что оставило хорошее воспоминание, была еда в Villa Jeannette, вознаградившая нас за голодовку во Франценсбаде. Домой мы выехали 16 сентября[247]. После двухдневной остановки в Вене мы 21 сентября приехали в Петербург и тотчас переехали в Царское, куда вскоре приехали к нам на несколько дней И.В. с женой. Мы прожили в Царском до 6 октября, когда перебрались на городскую квартиру.
Заседания Государственного Совета возобновились 1 ноября, и в первую очередь стал вопрос о выборе членов постоянных комиссий. Я решил не идти больше в члены Финансовой комиссии и просил не выбирать меня. К этому меня побудил инцидент, бывший в Комиссии 14 февраля этого года, когда некоторые члены Комиссии (Карпов и другие) заявили, что члены VI ее отдела относятся к смете Военного министерства слишком снисходительно и не подвергают критике всю деятельность Военного министерства, как то делают докладчики в Думе. Я объяснил, что по закону рассмотрению палат подлежат только хозяйственные распоряжения Военного министерства, и нашей Комиссии не подобает вторгаться в пределы ведения верховного управления, поэтому мы и не можем представлять иных докладов; тогда же я заявил, что больше не желаю баллотироваться в члены Комиссии; такое же заявление сделал и член отдела П. Н. Дурново (лидер правых). Осенью, при выборе членов Комиссии, Дурново все же пошел в ее члены, а я просил меня не выбирать; все же многие голосовали за меня и я по списку правых оказался тринадцатым кандидатом. Совершенно неожиданно в Общем собрании за список правых было подано столько голосов, что из тридцати членов Комиссии на их долю досталось тринадцать, и я все же попал в Финансовую комиссию. Должен сказать, что характер докладов VI отдела остался прежний и против этого в Комиссии уже не было возражений.
Упомяну кстати, что в Государственном Совете уже давно было течение в пользу образования особой постоянной Комиссии по военным и морским делам, которой намечалась роль вроде той, какую в Думе играла Комиссия государственной обороны; за это особенно агитировал почему-то член правой группы князь Лобанов-Ростовский, который еще осенью 1909 года предложил мне присоединиться к его предложению. Я категорически от этого отказался, так как если комиссия будет строго держаться в границах, установленных законом, то деятельность ее будет до того бесцветной, что ее и не стоит образовывать; если же имеется в виду создать комиссию, которая выходила бы за пределы закона, то я, конечно, против такой затеи. Ввиду моих возражений Лобанов тогда не возбудил этого вопроса; но он своей мысли не оставил, часто о ней говорил. В начале 1912 года он все же внес предложение об образовании комиссии, под которым ему удалось собрать чуть ли не сто подписей членов Совета разных партий. Я почти не бывал на заседаниях своей партии[248], а потому узнал о всем деле только post factum и не имел случая о нем высказаться. Председатель Совета Акимов сам взглянул на
