Шрифт:
Закладка:
По некоторым воспоминаниям, вождь даже называл Рокоссовского «моим Багратионом». Было бы большой ошибкой, однако, думать, что все это давало основания для каких-то поблажек. Между Верховным и Константином Константиновичем случались, хотя и редко, размолвки. Когда в мае 1944 г. Рокоссовский приступил к разработке плана операции по освобождению южной части Белоруссии с последующим выходом в восточные районы Польши (в рамках предстоящей летом Белорусской стратегической операции), он пришел к нетривиальному выводу. Тщательное изучение местности, лесистой и болотистой, и особенностей обороны противника убедили его, что необходимо нанести не один, а два удара равной силы: один — из района Рогачева на Бобруйск, Осиповичи, другой — из района низовьев Березины на Слуцк.
Но на следующий день, 23 мая, на совещании в Кремле Сталин долго не соглашался с планом командующего 1-м Белорусским фронтом. По воспоминаниям маршала, ему дважды предлагали выйти в соседнюю комнату, чтобы продумать решение Ставки. Возвращаясь, приходилось с новой силой отстаивать свою позицию. И лишь убедившись, что командующий непоколебим в своей правоте, Верховный утвердил план операции в том виде, в котором он был представлен.
Начавшееся 24 июня наступление войск Рокоссовского было успешным. За пять дней боев, прорвав оборону врага на двухсоткилометровом фронте, они окружили и уничтожили бобруйскую группировку и продвинулись в глубину на сто с лишним километров. Так настойчивость Константина Константиновича перед лицом Верховного дала свои плоды. И оценена была по достоинству: с 29 июня 1944 г. на плечах Рокоссовского появились погоны Маршала Советского Союза.
Известный британский историк Б. Лиддел Гарт, сумел, сравнивая успехи фронта Рокоссовского и достижения союзников, незадолго до этого высадившихся в Нормандии, зримо показать принципиальную разницу между ними. «Совершив прорыв линии фронта непосредственно севернее Пинских болот, войска Рокоссовского продолжали развивать наступление со средней скоростью 32 км в сутки… Удары русских привели к общему краху системы германской обороны…» Союзные же войска на западном фланге нормандского плацдарма под командованием генерала О. Брэдли за три недели боев (заметим в скобках: против куда менее грозного противника) продвинулись, как подсчитал Лиддел Гарт, всего на 8—13 км[264].
Одним из самых драматичных в полководческой судьбе Рокоссовского событий стали боевые действия 1-го Белорусского фронта на варшавском направлении. После Белоруссии перед войсками лежала Польша.
Советские энциклопедические издания указывали, что маршал — русский, и место его рождения — Великие Луки. В содержавшемся же в следственном деле личном листке по учету кадров приводились иные сведения: место рождения — Варшава, национальность — поляк. И вот он — варшавский рабочий, тесавший камни, которые и по сей день покоятся в опорах моста Понятовского, добровольно вступивший рядовым в полк каргопольских драгун и вместе с ним вынужденный покинуть Польшу под напором германцев, вернулся сюда спустя тридцать лет во главе войск фронта для освобождения своей родины от фашистского ига.
В сентябре 1944 г., пройдя за 40 дней напряженных боев 700 километров, форсировав несколько рек, войска 1-го Белорусского фронта вышли к Висле. На ее западном берегу были захвачены три плацдарма, а на правом взята Прага — предместье Варшавы. В это время в польской столице, начиная с 1 августа, разгоралось антифашистское восстание.
Но продвижение советских войск в этот момент затормозилось, они не смогли прийти на помощь восставшим варшавянам. Причины этого — предмет многолетних споров военных историков.
Сам Рокоссовский объяснял сложившуюся ситуацию так: «Варшава мой родной город… Я в бинокль рассматривал город своей юности, где продолжал жить единственный родной мне человек — сестра. Но видел одни развалины. Войска были измотаны, понесли, конечно, немалые потери. Необходимо было получить пополнение, подвезти большое количество боеприпасов, создать резервы. Без этого ни о каком наступлении через Вислу не могло быть и речи. Но мы помогали восставшим всем, чем могли: с самолетов сбрасывали им так необходимые нам самим продовольствие, медикаменты, боеприпасы. За две недели было сделано пять тысяч вылетов. Высадили через Вислу крупный десант, но он успеха не имел и, понеся значительные потери, отошел на восточный берег»[265].
По признанию маршала, ни от руководителя восстания главнокомандующего Армии Крайовой генерала Т. Бур-Коморовского, ни от польского эмигрантского правительства никакой информации о готовящемся восстании не поступало. И в дальнейшем с их стороны не было попыток связаться с советским командованием и скоординировать совместные действия. Когда же Рокоссовский послал к Бур-Коморовскому для связи двух офицеров-парашютистов, он не пожелал их принять. На обратном пути офицеры погибли. Не пытался руководитель восстания связаться и с советским десантом. 2 октября гитлеровцы подавили восстание. Погибли 200 тысяч поляков, Варшава была полностью разрушена.
Отечественная историография солидаризировалась с маршалом, в ней вся ответственность за поражение восстания возлагалась на эмигрантское правительство в Лондоне и руководство Армии Крайовой и Варшаве, которое заранее не уведомило советское военное командование о выступлении, а позднее уклонялось от установления связи со штабом 1-го Белорусского фронта [266].
Правда, ряд западных, а в последние два десятилетия — и польских историков под лозунгом «очищения истории от лжи» стали открыто обвинять СССР в том, что он злонамеренно не захотел оказать помощь восставшим[267]. Главную причину они видели в политиканстве советского вождя. Введенные в последние годы в научный оборот документы позволяют выработать более объемный взгляд на эту сложную научную и моральную проблему. Сталин, бесспорно, вел свою партию в сложных международных играх вокруг Польши и ее будущего. Он одновременно то делал противоречивые заявления о согласии оказывать помощь восставшим, то отказывал союзникам в предоставлении по их просьбе советских аэродромов для посадки американских и британских самолетов, совершавших полеты на Варшаву.
Однако правда и то, что советские соединения в самом деле были изнурены предшествующими боями. За август 1944 г. потери 1-го Белорусского фронта составили почти 115 тысяч человек, из них 23 483 убитыми. На направлении действий 2-й танковой армии генерала А.И. Радзиевского была дана неверная оценка сил противника, в результате армия понесла значительные потери, и ее прорыв в Прагу, которая вновь находилась в руках врага, стал невозможен. Потерпели неудачу и попытки частей 1-й армии Войска Польского форсировать Вислу, чтобы захватить плацдармы непосредственно в Варшаве и установить боевой контакт с повстанцами[268].
