Шрифт:
Закладка:
Девчонки-второклассницы, все, как одна в коричневых форменных платьицах и черных передничках с яркими бантиками в аккуратно заплетенных косичках, встретили новую ученицу, скажем так, с удивлением.
Начать с того, что эти девчонки все годы оккупации нормально учились, были вполне образованны для своих лет и вели себя в соответствии с хорошо усвоенными правилами и нормами.
А Ролли попала к ним прямиком из Кривобалковских катакомб и выглядела… пусть она нас простит!.. как настоящее чучело.
Читать и писать она не умела, правил и норм поведения не знала и вообще видела этот класс, доску, и парты, и злую, как ей показалось, учительницу впервые в жизни.
И платьица форменного у нее не было, как не было бантиков в косичках.
Одета она была в свое красненькое пальтишко, превратившееся за эти годы в короткую грязно-бурую кофтенку, и в огромные валенки, размокшие ввиду отсутствия калош от талого снега.
А на голове ее…
На голове ее было нечто невообразимое – рыжее, растрепанное, давным-давно не стриженное, не мытое и даже не чесанное.
Ни портфеля, ни ручки, ни чернильницы-невыливайки в тряпочном аккуратном чехольчике, у нее тоже не было.
Свое единственное сокровище – толстую общую тетрадь в красном клеенчатом переплете, с трудом добытую Изей у каких-то знакомых, она держала в руках и крепко сжимала ее – боялась, что украдут.
Ей указали свободное место у стены на последней парте, где она и осталась сидеть в одиночестве, плохо понимая, что здесь на самом-то деле происходит и о чем это они все говорят. Где оно «под-лежит», это самое «под-лежащее», и почему «пять-ю-пять» будет «двадцать пять», а не «десять» – ведь пять пальцев на одной ладошке и еще пять на другой, вместе будет десять?
Брезгливое равнодушие к ней одноклассниц, конечно, задевало Ролли, и она в конце концов решила поразить их всех каким-нибудь «героическим» поступком и… поразила!
Съехала на большой перемене по перилам широкой школьной лестницы – с самого верхнего этажа в вестибюль.
Съехала и попала прямо в объятия директрисы.
Тощая чопорная директриса, возглавлявшая это «учебное заведение» много лет, включая годы румынской оккупации, была в шоке. Пылая справедливым гневом, она схватила Ролли за шиворот, как шелудивого котенка, и поволокла в свой кабинет.
Оттуда ее забирал уже вызванный в школу Изя – ему, бедняге, пришлось еще выслушать гневную речь директрисы о том, что она «не потерпит во вверенном ей учебном заведении хулиганов и неучей».
На этом «школьная авантюра» Ролли закончилась и ей ничего не оставалось, как стоять в очереди за хлебом.
Ни Изя, ни Тася теперь не имели времени ее нянчить – именно это, обидное слово «нянчить», употребила возмущенная Тася.
Изя в те дни уже занял пост начальника Городского жилищного управления, и ему было явно не до рассказывания сказок, а Тася возобновила свою, прерванную арестом, карьеру в коллегии адвокатов и вообще считала, что семилетняя Ролли «достаточно взрослая и может не только сама за собой посмотреть, но и родителям помочь, которые просто зашиваются».
И это на самом деле была правда. Они действительно «зашивались»: работа, устройство какого-то пусть элементарного быта, восстановление утраченных документов, вызовы в НКГБ и этот сакраментальный вопрос, который задавал им каждый даже случайно встретившийся на улице знакомый: «Как вы остались живы?»
Странный вопрос, на который у них не было ответа – они и сами все еще не могли поверить, что остались живы.
И все же Изю тревожила выброшенная из школы Ролли.
О восстановлении, конечно, нечего было и думать – до конца учебного года оставалось всего несколько недель, да и Ролли в том ее, скажем так, необыкновенном виде, мало подходила для школы.
Изя считал, что Ролли на первом этапе нужно «социализироваться» – учиться жить в современном обществе и общаться со сверстниками, и, не зная, как это организовать, решил пристроить ее… во Дворец пионеров.
В эти дни на Николаевском бульваре в Воронцовском дворце как раз открылся действовавший до войны Дворец пионеров. И Изя предполагал, что там наверняка есть детские кружки, в которых Ролли могла бы принять участие, что будет для нее гораздо полезнее, чем изучение русского «мата» в очередях за хлебом.
Услышав про Дворец пионеров, Тася пришла в ужас.
«Какой дворец? Какие пионеры? – орала она, – Ты бы ее еще в партшколу устроил, к коммунистам!»
«И к коммунистам устрою», – упрямо отвечал ей Изя.
«А что будет с хлебом?» — возмущалась Тася.
«А без хлеба мы обойдемся!» — отвечал он, втайне надеясь, что Тася, как всегда, успокоится и сама каким-то образом решит «хлебную проблему».
В один из дней Изя пришел пораньше с работы и повел Ролли на Николаевский бульвар во Дворец пионеров.
День был весенний солнечный, на платанах в Городском саду уже набухли почки, и Ролли еще подумала, что на обратном пути нужно будет отломать маленькую-маленькую веточку и поставить ее в стаканчик с водой на подоконник, чтобы распустились листики.
Они как раз вышли из Городского сада, перешли перекрытую все еще неразобранной баррикадой мостовую и очутились на Ланжероновской, и тут… И тут все это случилось…
Случилась… драка.
Ну, да, ну, да, не совсем драка.
Просто Ролли избила случайно встретившуюся ей чужую девчонку.
Вышла очень неприятная история.
Девчонка визжала, как поросенок.
Ролли дубасила ее изо всех сил и орала еще громче.
Собрался народ.
Все симпатии «публики» были на стороне «потерпевшей».
В происхождении Ролли не могло быть сомнений, и кто-то уже кричал: «Бей жидов!»
Растерянный Изя, не понимая даже, что произошло, с трудом оторвал свою дочь от девчонки и, не вступая в объяснения с «публикой», поспешил убраться восвояси, таща за собой упирающуюся Ролли.
Потом вся эта странная история разъяснилась.
Оказалось, что Ролли приняла идущую ей навстречу девчонку за ту, которую когда-то она видела в «Куртя-Марциалэ».
Этого, конечно, никак не могло быть. Та девочка, дочка одного из прокуроров Румынского Военного трибунала, давным-давно укатила с родителями в Румынию. А если бы не укатила, то Ролли все равно не могла бы ее узнать, так как видела эту девочку только из окна тюремной камеры через грязное задраенное ржавой решеткой стекло и все, что ей удалось рассмотреть, была удивительная «Красная шапочка», пылавшая на ее голове.
На
