Поэтому я помчалась в город и, в тщетной попытке смягчить удар, купила ей еще одну книгу, несколько журналов и кучу шоколадных батончиков. Дом престарелых мне казался чем-то вроде тюрьмы, у вас должна быть подходящая валюта, чтобы найти там свое место и снискать уважение, а для старичков это явно были не сигареты. Поэтому я купила достаточно шоколадных батончиков, чтобы сделать бабушку Мириам королевой шикарного поместья для престарелых. Я также купила немного для Грея, так как была причина, по которой в его грузовике валялось столько оберток от шоколадных батончиков. Когда Грею хотелось есть его выбор не падал на зерновой батончик или банан, а, учитывая, что он практически с рассвета до заката занимался физическим трудом, то часто жевал. Хотя я заботилась, чтобы большинство его шоколадок содержали арахис, чтобы в его рационе присутствовал белок.

Я боялась этого визита, и как только весть была доставлена, испытала небольшое облегчение. Бабушка Мириам была ошеломлена, испугана за Грея и меня и убита горем из-за того, что конюшня, построенная отцом ее мужа, конюшня, на которую она каждый день на протяжении более пятидесяти лет смотрела из заднего окна, когда мыла посуду, больше не существовала, не говоря уже о ее реакции на гибель семи лошадей. И я оказалась права, она обрадовалась книге, журналам и шоколадным батончикам, но они никак не помогли смягчить удар.

Перед моим уходом, она сжала мою руку с удивительной силой, вызванной страхом, ее выцветающие голубые глаза уставились на меня, и она горячо прошептала:

— Вы с Греем должны беречь себя, дитя. Прошу, обещай мне, что вы оба будете в безопасности.

Я еще раз уверила ее, что Ленни занимается этим делом, также как и Джеб Шарп и что ее внук никогда не допустит, чтобы что-то случилось с ним или со мной. Именно последнее заверение заставило ее руку расслабиться. С другой стороны, так и было. Она знала Грея, поэтому знала, что я не вру.

Доехав до дома, я увидела припаркованные у крыльца внедорожник и пикап, и узнала, что у Грея выдалось занятое утро. Здесь побывала уже половина Мустанга, я поняла это, зайдя на кухню и обнаружив фермерский стол практически заваленный тарелками, сковородками и подносами с запеканками, пирогами, пирожными и кексами. Грей сказал, что большой сарай, где он хранил инструменты, оборудование и инвентарь для ухода за персиковыми деревьями, теперь был завален почти под завязку кормом для лошадей, сеном и использованными уздечками и седлами, которые привезли с собой неравнодушные горожане.

В течение следующего часа мне пришлось пережить то же самое, когда народ продолжил привозить еду, содовую, пиво и инвентарь, но я удивилась, поняв, что эти люди не приезжали просто поглазеть. Они делились с нами своими чувствами, проявляли доброту и уезжали. Они знали, что у нас с Греем есть дела, и наши мысли занимали другие проблемы. Знали, что будут путаться под ногами. Знали, как это утомительно, — обрести нежданную компанию. Так что они делились своей добротой, а потом убрались к чертовой матери.

Я никогда с таким не сталкивалась.

Это было нечто прекрасное.

Стоял ранний полдень, и мы с Греем только что положили себе на тарелки огромные порции мексиканской запеканки Энг, официантки из закусочной (до сих пор!), с курицей, сыром и тортильей. Мы сидели за столом, когда Грей поднял голову и повернул ее к окну. Я тоже, и мы посмотрели в большое боковое окно над кухонной тумбой.

Там мы увидели, как по дорожке движется еще один внедорожник, за которым следует пикап, и когда они подъехали ближе, как мне показалось, на высокой скорости, за ними показался седан.

— Нет, — прошептал Грей, и я напряглась, когда он рявкнул: — Нет, бл*дь.

Он со скрежетом отодвинул стул, и, как пуля, слетел с него, направляясь к задней двери.

Я понятия не имела, кому принадлежали эти машины, но знала, что, кто бы это ни был, им тут совершенно не рады, поэтому вскочила на ноги и побежала за Греем.

Спустившись по лестнице заднего входа, я увидела, как Грей длинными шагами направляется через боковой двор, усаженный высокими тенистыми деревьями, к теперь припарковавшимся грузовикам и автомобилю. И вот тут я увидела, кто в них.

Во внедорожнике сидели дяди Грея, Олли и Чарли, с этими двумя я встречалась, в пикапе — мужчина, которого я никогда не видела, но в его внешность безошибочно угадывались черты Коди, а в седане — Мэйси.

Когда они вышли из машин, я быстро окинула их взглядом.

Еще во время моего первого пребывания в Мустанге, я заметила, что Чарли страдал излишним весом. С Олли я встречалась у него дома во время уроков кулинарии Мэйси, но тогда он (мудро) избегал кухни, и я только обменивалась с ним приветствиями, прощаниями и перекидывалась парой слов. Олли, тогда и сейчас, и мужчина, который должен был быть Фрэнком, выглядели совсем не как Чарли. Они были высокими, все еще стройными, подтянутыми и красивыми, в блестящих темно-русых волосах только начинала пробиваться седина. Они, определенно, соответствовали своему возрасту, но выглядели хорошо.

— Убирайтесь, — услышала я угрожающий рык Грея, он продолжал двигаться к ним, выстроившимся в нескольких футах впереди своих машин.

При виде развалин конюшни глаза Фрэнка сузились, на его лице легко читалась крайняя злость, которую он направил на Грея, спросив:

— Что ты намерен делать с этим дерьмом, парень? — Затем он сердито мотнул головой в сторону конюшни.

— Я сказал, убирайтесь, — повторил Грей, останавливаясь в четырех футах перед ними, и я поспешила к нему.

— А я спросил, — подался вперед Фрэнк, — что ты намерен делать с этим дерьмом, парень?

У меня было нехорошее предчувствия по этому поводу.

— Ладно, парни, давайте все успокоимся, зайдем внутрь, откроем пиво и спокойно поговорим, — вставила Мэйси, подойдя к группе мужчин, и по ее властному, но успокаивающему тону я поняла, что она следовала за братьями в своей машине, потому что пыталась отговорить их от поездки, потерпела неудачу, но все же поехала за ними, чтобы исполнить роль миротворца.

— Не лезь в это, Мэйси, — рявкнул Олли, не сводя глаз с Грея.

— Ты не ответил на мой вопрос, — зловеще напомнил Фрэнк.

— А ты не убрал свою задницу с моей гребаной