Мы не смогли поехать на открытие этого памятника. Но у Юры, благодаря Эрику, произошло интересное знакомство с Илюмжиновым, о чем он записал в дневнике:

8 января 1997 г.

Сегодня был в гостинице у Эрнста Неизвестного, который только что вернулся из Элисты, где у него был свой очередной триумф – открытие памятника калмыкам, жертвам сталинского террора.

Я снова и снова долдонил ему: ты должен осуществить в графике ли, в скульптуре ли тему – идею – «неосуществленные замыслы Достоевского». <…> Слишком литературная идея? Чушь! Микеланджело – насквозь литературен. Речь не об «иллюстрациях», а об особом понимании, об особом способе познания – художественного. <…>

…Вдруг пришел Илюмжинов.

По видимости – скромный аспирант перед сдачей экзаменов. На самом деле – цепкий (но по-восточному скрытный и в то же время по-западному улыбчивый) взгляд, именно цепкий: очень внимательно слушает, мгновенно соображает, что-то там про себя просчитывает на своем компьютере, да-да, нет-нет, решает, проверяет себя – не ошибусь ли… И вождь мессианский, и в то же время игрок, и бизнесмен.

Я – им обоим: счастлив, что присутствую при встрече двух самых отчаянных авантюристов от искусства и от политики[71].

В октябре 1996 года Эрнст пригласил нас с Юрой в Музей изобразительных искусств им. Пушкина на презентацию иллюстрированной им книги «Екклесиаст», выпущенной издательством «Присцельс». Ирина Александровна Антонова собрала в небольшом зале изысканную публику.

В центре внимания оказался, конечно, Неизвестный. Он не был многословен, но говорил очень интересно. Эрнст сделал для этого роскошного издания двухстраничный фронтиспис-разворот и тридцать иллюстраций. Конечно, это не были иллюстрации в обычном понимании. Скорее – результат собственного прочтения, может быть самого поэтического и даже вольнодумного текста Ветхого Завета, при основной теме художника – ПРЕОДОЛЕНИЕ. Неизвестный всю жизнь преодолевал сопротивление, он всю жизнь проходил через стену непонимания и часто открытой вражды. Все знают таинственные слова из книги Екклесиаста: «Время разбрасывать камни, и время собирать камни, время обнимать, и время уклоняться от объятий». Их часто используют, вкладывая порой очень разный смысл. Но в тот вечер у меня было ощущение, что для Неизвестного наступило время собирать камни и собирать их на родине, в России.

В 2000 году в центре Москвы на Большой Ордынке возле храма Иверской Богоматери как символ надежды на перемены возвысился монумент «Возрождение». Могучая стела выполнена из иерусалимского камня. Центральная фигура – Архангел Михаил, предводитель небесных сил в борьбе со злом. Он прорывается сквозь тернии, пытаясь освободиться от оков. И снова цветок жизни, символизирующий прогресс и возрождение.

К сожалению, эта прекрасная скульптура расположена не очень удачно – во дворе особняка Киреевских-Морозовых-Карповых. Помню мы долго блуждали с Карякой, не зная точного адреса, и опоздали на открытие. Но москвичам стоит найти этот дворик!

22 марта 2012 года в Итальянском дворике Пушкинского музея собрались многочисленные почитатели Рихтера и Неизвестного. Состоялись торжественное открытие и передача в дар музею скульптурного портрета Святослава Рихтера работы Эрнста Неизвестного, приуроченные к дню рождения музыканта.

Эрнст не смог приехать после недавно перенесенной им тяжелой нейрохирургической операции. Работу представляла его жена Анна. Я сидела с ней рядом. Видела, как она волновалась, но вдруг собралась и прекрасно выступила, зачитала письмо Эрнста, написанное специально для этого вечера: «Когда я лепил эту работу, первые несколько месяцев все время слушал музыкальные произведения в исполнении этого великого музыканта. Постепенно я стал чувствовать созвучие пластики и звука. Для меня портрет Рихтера должен был „зазвучать“ и он „зазвучал“».

В начале октября 2004 года Эрик пригласил нас Юрой на открытие главного монумента его жизни – «Древа жизни». Свершилась мечта: ему удалось «посадить» свое дерево в Москве, на родине, в России. Работал мастер над своим «Древом жизни» всю жизнь, а увидел его первый раз во сне в 1956 году.

Эрнст всегда удивительно интересно рассказывал о своих замыслах. Что-то похожее ощущала я в разговорах с Элемом Климовым, который умел так зажигающе представить все, что казалось, не надо и кино снимать. Вот рассказ Эрика, вернее, мой вольный пересказ о том, как родился замысел «Древа».

Юбилей Эрнста Неизвестного. Москва. Апрель 2005

В 1950-х годах жизнь его в Москве была тяжелой и бесперспективной, работал много, а выставляться не давали. Много пил, заглушая боль (изуродованный позвоночник), чтобы не употреблять морфий (совет отца-врача). Рождались странные мысли – сделать снаряд времени, какую-нибудь металлическую капсулу, поместить туда свои работы, зарыть его в уральской тайге для потомков. Романтические отчаянные мысли. И в одну ночь во сне он буквально увидел «Древо жизни». Проснулся с готовым решением… Тогда древо виделось ему скорее гигантским архитектурным монументом, символизирующим союз искусства и наук, возможно гигантским зданием, а не скульптурой. Ему хотелось объединить все художественные направления века. Там должны были быть и кинетика, и психоделика, и гиперреализм. Он обсуждал свои, казалось, сумасбродные идеи с Капицей, Ландау, Курчатовым, которые приходили в его мастерскую. У Капицы даже осталась самая большая коллекция его рисунков к «Древу жизни». А друзья из Международного отдела ЦК – среди них были Черняев, Бовин, Карякин – выдвигали в своих упоительных разговорах-мечтах идею о том, что в этом огромном «Древе жизни» расположится когда-нибудь здание ООН. Все они были дети Великой утопии, поклонники Татлина.

Теперь мы, москвичи, можем видеть в вестибюле пешеходного моста «Багратион», что близ делового центра «Москва-Сити», это бронзовое семиметровое раскидистое «Древо жизни». Огромная крона напоминает человеческое сердце. Ствол и крона оплетены семью лентами Мебиуса, прародителя символа бесконечности. «Древо жизни утверждает веру как «стремление, как попытку и способ преодолеть космическое одиночество человека и предчувствие конечного ответа, находящегося как внутри, так и вне себя». Современному человеку, растерявшемуся от обилия информации, художник будто хочет показать ценность и беспредельность человеческого «я». Уникальное соединение монументальности и ювелирности.

«Я умру, возможно, скоро. Но вы будете распутывать мое „Древо жизни“ еще много-много лет», – сказал Неизвестный в одном интервью. Ему, как и многим большим русским художникам (и Достоевскому, и Толстому, и Солженицыну), не чужд дух мессианства. Всю жизнь он строил свой храм и ваял скульптуру как архитектурную микромодель вселенной. И нашим потомкам – если мир уцелеет и не покончит самоубийством – еще предстоит разгадывать великое искусство Эрнста Неизвестного.

Триумфальное возвращение Коржавина

В 1989 году Коржавин