упадка западной цивилизации, считая ее позором кадетов и социал-демократов в 1917 г., Александр Исаевич писал: «Пожалуй, внезапное введение ее сейчас было бы лишь новым горевым повторением 1917 года… Так может быть, следует признать, что для России этот путь был неверен или преждевременен? Может быть, на обозримое будущее, хотим мы этого или не хотим, назначим так или не назначим, России все равно сужден авторитарный строй?» (35).

Давая на эти вопросы положительный ответ, А. И. Солженицын вместе с тем предлагал вождям восстановить «реальную власть советов» (36), призывал их открыть простор для свободного развития человеческой личности: «… допустите к честному соревнованию — не за власть, — за истину — все идеологические и нравственные течения, в частности все религии», «допустите свободное искусство, литературу, свободное книгопечатание — не политических книг, Боже упаси, не воззваний, не предвыборных листовок — но философских, нравственных, экономических и социальных исследований» (37).

Вот и все, что по мнению Александра Исаевича требовалось сделать вождям, чтобы избежать возможного столкновения с Китаем, установить дружественные отношения с другими странами, придать развитию советского общества второе дыхание.

Читая это письмо, невольно задаешься вопросом: чего в нем больше: невежества или лукавства?

Неужели А. И. Солженицын не понимал и не понимает, что идущая в мире борьба за сферы влияния — это борьба не за идеологию, а прежде всего за сырьевые ресурсы и внешние рынки, в конечном счете — за распределение и перераспределение национального дохода. Поэтому отказ Советского Союза от сфер влияния за рубежом должен был иметь своим следствием сокращение его внешнего рынка, а значит, сокращение собственного производства и доли нашей страны в мировом национальном доходе со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Неужели А. И. Солженицын не понимал и не понимает, что в современном мире самоизоляция невозможна, а концентрация усилий на освоении Северо-Востока может дать экономический эффект только в сфере добывающей промышленности. В обрабатывающей же промышленности это означало бы возрастание производственных издержек, а значит, сокращение рентабельности этой отрасли и усиление ее неконкурентоспособности на мировом рынке.

Неужели человек, с отличием закончивший физико-математический факультет, не понимал и не понимает, что сейчас без космоса невозможно использование современных средств коммуникации, а без этого, в частности, нужно выбросить на свалку все ракетно-ядерное оружие. Одно дело, если бы такой призыв был обращен ко всем ядерным державам, однако автор письма в одностороннем порядке обращался только к советским вождям.

Не нужно было большого ума, чтобы понять: как только будет допущена свобода «идеологических и нравственных течений», сразу же развернется консолидация общественных сил, борьба между которыми неизбежно получит материальную поддержку извне. В таких условиях лишенная материальной поддержки официальная идеология неизбежно должна была бы уступить свои позиции в умах людей другой идеологии, имеющей финансовую поддержку из-за рубежа, что в конечном счете делало неизбежной сначала идеологическую, а затем политическую победу прозападных сил.

Если бы эти силы действительно стремились освободить советский народ от притеснения и открыть возможности для свободного и более быстрого его развития, если бы это повлекло за собою повышение жизненного уровня населения, его культуры и нравственности, против предлагаемых А. И. Солженицыным перемен трудно было бы возражать. Но цели у этих сил были совершенно иные. И это нетрудно было предвидеть.

Когда “Письмо вождям” появилось в печати, разразился скандал: оказалось, что вождям был послан один текст, а опубликован другой (38). Как писал А. Флегон, некоторые работники издательства ИМКА-Пресс утверждали, что им пришлось печатать «Письмо» три раза, причем сигнальный экземпляр двух первых изданий пересылался А. И. Солженицыну в Москву, и оттуда был получен приказ уничтожить весь тираж, так как автор решил изменить его текст. «У меня, — отмечал А. Флегон, — нет доказательств, что письмо было напечатано Солженицыным в трех вариантах, Но нет никакого сомнения, что оно было представлено его узкому кругу в трех разных вариантах» (39).

Признавая факт переработки «Письма», Александр Исаевич утверждает, что первоначально его планировалось опубликовать сразу же после выхода в свет первого тома «Архипелага», но 10 января 1974 г. «со случайной оказией» он «поспешил остановить печатание “Письма”» (40). Объясняя это, Александр Исаевич пишет: «…надо было снять прежний уговорительный тон, он сейчас звучал бы как слабость». Необходимая переделка «Письма», по его утверждению, была проведена в ночь с 11 на 12 февраля, «в обычную бессонницу» (41).

Не ставя перед собою задачу специального текстологического анализа «Письма вождям» (не сомневаюсь, что со временем он будет проделан), ограничусь только некоторыми примерами, иллюстрирующими характер предпринятой автором правки. Для сопоставления возьмем тот текст «Письма», который был послан в сентябре 1973 г. Л. И. Брежневу (первоначальный вариант) (42) и тот, который был опубликован А. И. Солженицыным (окончательный вариант). Сравните:

Понять позицию автора нетрудно. Сидя на подмосковной даче, можно было называть “когда-то грозный” американский Сенат “балаганом”, а зарубежную музыку характеризовать как “обезьяньи мелодии”, но уместно ли было это за рубежом? Подобный характер имели и другие исправления. Так, из первоначального текста “Письма” полностью был исключен раздел “Демократия или авторитарность?”, в котором содержалась развернутая критика буржуазной демократии и излагались аргументы о предпочтительности авторитарной формы власти для России (43). Исчез также раздел “И менять — мало что” (44), зато появился новый раздел “А как это могло бы уложиться?” (45).

Таким образом, мы видим, что Александр Исаевич редактировал “Письмо” не для того, чтобы придать ему боевой характер, а для того, чтобы сделать его более близким западному читателю. Это настолько очевидно, что, работая над “Зернышком”, Александр Исаевич внес коррективы в свои первоначальные воспоминания на этот счет и поведал нам, что правка была произведена им после того, как с письмом ознакомился А. А. Угримов: «Под влиянием критики А. А. Угримова… я впервые увидел “Письмо” глазами Запада и еще до высылки подправил в выражениях, особенно для Запада разительных» (46).

Публикация этого “Письма” вызвала многочисленные отклики и привела к возникновению первых открытых разногласий между А. И. Солженицыным и некоторыми его вчерашними союзниками, сторонниками и поклонниками. В качестве примера можно привести А. Д. Сахарова, который уже 3 апреля 1974 г. публично выступил с возражениями по поводу “Письма вождям” (47).

Так пробежала первая серьезная трещина между А. И. Солженицыным и диссидентским движением. Более того, “Письмо” способствовало обострению разногласий внутри этого движения. Такую же роль оно сыграло и в эмигрантских кругах.

В связи этим за границей появился памфлет Бориса Солоневича, который характеризовал А. И. Солженицына как “агента КГБ” и утверждал, что он «нарочно выпущен за границу для разложения эмиграции» (48).

На новом месте

Несмотря на то, что семье А. И. Солженицына сразу же было предоставлено право выезда за границу, она отправилась туда только через полтора месяца. Прежде