— Испортил, — раздался рядом насмешливый голос. — Это тебе не книжки писать.

Оказывается, Матвей, усевшись на груде бревен, уже минут пять наблюдал за моей работой, неторопливо посасывая папиросу.

— Лекало надо было сделать, — попытался я оправдать свою неудачу.

— Лекало здесь ни при чем, Андрей Иванович, — усмехнулся Матвей. — Топорик, видно, в руках годов десять не держал? Во как!

Прищурив единственный глаз, Матвей повертел в руках гнилой наличник, который я пообещал тетке заменить.

— Правильного пошиба был мастер. — Он погладил корявыми пальцами полусгнившие узоры, ощупывая их так, как слепой ощупывает вещь, чтобы запомнить ее. — Дай мне топор.

Топор играл. Иначе и нельзя было назвать быстрые и точные удары. То легкие, высекающие плавные полукружья, сходившиеся друг с другом, словно крылья чаек; то сильные, делавшие глубокий затес, такой ровный, будто его вырезали бритвой. Широкое глубокое лезвие топора в руках Матвея послушно вырубало крошечные зубчики, словно рубанок, равняло края доски и с одного маху аккуратно отсекало угольнички.

Когда наличник был вытесан, Матвей попросил стамеску и принялся орудовать ею так, словно это была кисть. Легкими нажимами большого широкого пальца он заставлял стамеску снимать с доски желтые завитки стружек. И с каждым его движением все яснее и яснее проступал на дереве простенький орнамент лесных колокольчиков и березовых листьев.

Папироса у Матвея давно погасла, он забыл про нее. Поставив наличник на ступеньку крыльца, он смотрел на него, не отрываясь, минуты две и затем добавил стамеской два-три штриха, от которых наличник, казалось, заулыбался мягко и застенчиво. Так улыбался сам Матвей, разглядывая свою работу.

— Маленько руки погрел. — Он подал мне наличник. — Скажи Устинье, чтобы завтра на огороды приходила. На капустную рассаду ее поставлю.

Я не отпустил Матвея. Нырнув в широкий зев русской печки, я вытащил все, что там было. Затем достал из чемодана московскую бутылку коньяку.

— Вы же настоящий художник, Матвей, — я подливал ему коньяк в граненый стакан. — Вам в город надо переселяться.

— Мой дом здесь, трое ребятишек подрастают, а ты меня на сторону сманиваешь. — Матвей неожиданно сверкнул глазом и отставил в сторону стакан с коньяком.

— Нельзя же вам зарывать в деревне свой талант! — горячился я. — В городе тысячи людей увидят ваше мастерство… Оценят его красоту.

Обветренные губы Матвея сжались, на лбу набежали частые морщины, и о́спины на его лице стали отчетливее.

— По-твоему выходит, в деревне и красота ненадобна? И где ты только, Андрей Иванович, таких думок нахватался? Отцы и деды наши свое мастерство тем и уберегли, что не напоказ работали, а для души, себе и людям на радость.

— В городе тоже будете работать для души, и радость приносить не десятку человек, а многим тысячам… У вас там будут все условия.

— Это верно. Моим мастерством в городе легко хлеб с маслицем заработать, да вдобавок и эту штуковину дадут. — Матвей щелкнул желтым от курева ногтем по недопитой бутылке. — А здесь кто работать будет? Не тебе рассказывать, как в нашей стороне хлеб добывается. Пока колхозом друг за дружку держимся, вот мы и сила… Я уеду, другой, третий… И придется тетке Устинье с молока на моченую бруснику перебраться. От нее, брат ты мой, живот пучит…

— Вместо вас можно другого бригадира найти.

— Может, ты пойдешь? — Матвей усмехнулся. — Небось в этот хомут шею не сунешь. А я вот сунул и тяну. Теперь соображай, можно ли мне из деревни уехать.

Он отставил недопитый стакан, надел защитную, военного образца куртку, заплатанную на спине, и взял шапку.

— Не забудь, Андрей Иванович, Устинье сказать, чтобы завтра на капусту выходила.

В окно было видно, как Матвей уходил по дороге, перепрыгивая лужи и не в такт шагам размахивая длинными большими руками.

Я передал тетке распоряжение бригадира.

Скоро разразилась очередная буря. Как-то под вечер в избу пришел Матвей. Не снимая шапки, он хмуро поздоровался со мной и решительно подошел к столу, за которым тетка возилась с ужином.

— На твоем крыльце нашел, Устинья, — строго сказал он и положил на стол сморщенный стебелек с длинными вялыми листьями.

— Капустная рассада, — пояснил он в ответ на мой вопросительный взгляд. — Половину парниковой рамы стрекотухи по домам растащили. Моду завели: на своих огородах капусту разводить колхозной рассадой… Я еще в правление доложу.

Тетка отставила в сторону крынку с молоком и стала вытирать руки о передник.

Матвей упрямо прищурил глаз.

— Ты, Андрей Иванович, в книжке напиши про эту бабью несознательность. Не понимают того, что сами у себя берут… Вроде как из штанов клок вы́резать и вместо заплаты на рукав пришить… Все равно ведь с дыркой будешь ходить… Вот и Устинья тоже…

Теткин кулак опустился на стол с такой силой, что рыжий кот молнией метнулся в подпечье и из крынки плеснулось молоко.

— Какие-такие слова ты мне, вдове честной, говоришь! Да я порошинки чужого на веку не взяла, а ты меня, одноглазый черт, капустной рассадой попрекаешь?

Через минуту Матвей оказался прижатым в узком проходе теткой, поносившей его на чем свет стоит.

— Он вам наличник новый сделал, а вы его ругаете. — Я встал на защиту Матвея.

— За хорошее я ему хорошо и скажу, — не унималась Устинья. — А капустной рассадой он пусть мне не тычет, а то я не постесняюсь и ухватом заехать по глазу, который ему германцы на прокорм оставили.

С трудом я перевел разговор на сделанный наличник, и бурное объяснение кончилось тем, что тетка усадила Матвея ужинать.

— Что ты все про наличник колоколишь? — взялась она за меня. — Матвей родительское мастерство сберег, а ты забыл, как топор в руках держать… Думаешь, мы не понимаем, как Матвею с нами тошно канителиться? Другой бы на его месте укатил в город — и поминай как звали!.. Ты, Матвеюшка, на меня не сердись. Про глаз-то я тебе вгорячах сказала.

— Ладно уж, Устинья. — Матвей улыбнулся своей застенчивой улыбкой, от которой неузнаваемо светлело его обветренное, в оспинах лицо.

— Нет, не ладно, — перебила его тетка. — Доведись до дела, Устинья тебе своего глаза не пожалеет.

На другой день я вспомнил, что тетка не раз возвращалась с колхозного огорода, держа руку под полой ватной куртки, и быстро проходила в холодную заднюю комнату.

Я решил разобраться во вчерашней истории. Когда тетка ушла на работу, я взял лестницу и, сделав вид, что обмеряю наличник, заглянул в окно задней комнаты. На полу стояли два продолговатых ящика с капустной рассадой, заботливо политой водой. Я не очень разбираюсь в капустных делах, но рассада