Вот главные спасительные правила, которые я установил для себя:

СБЕРЕГАЙ СИЛЫ.

При постоянной нехватке еды каждое лишнее движение ослабляет тебя. Лови минуту покоя. Сразу садись, если стоял, ложись — если сидел. Когда не удалось увернуться от тяжелой работы, когда тебе приказано носить воду, дрова, камни — начинай заранее дышать сильно и глубоко. Не жди, когда тело потребует больше воздуха. Сон — бесценное сокровище. Научись засыпать днем, хоть урывками. Заползи в тень или под стол. Ночью вонь, стоны, давка тел спать не дадут.

ОТПУГИВАЙ БЕЗУМИЕМ.

В тюрьме нет защиты от разбойника. Сильный подходит и забирает все, что хочет. Не делай того, что он ждет от тебя. Не вступай в борьбу, не убегай, не моли — этого он как раз ждет. Запой гимн. Заговори на неизвестном ему языке. Начни биться в припадке. Притворись прорицателем и предскажи, какой смертью он умрет. Если тебе удалось озадачить врага — это уже шанс ускользнуть от него. Не сейчас — так в другой раз.

ЕШЬ СРАЗУ, НО МЕДЛЕННО.

Ничего нельзя откладывать на вечер, на следующий день, на потом. Любой объедок у тебя украдут или отнимут, или он сгниет в жаре. Но не спеши. Жуй долго и задумчиво, не отвлекайся на посторонние мысли. Докапывайся зубами до сердцевины каждого зернышка. Ведь и полено сгорает дотла, только если его расколоть на лучины. Иначе может превратиться в бесполезную головешку.

НЕ ЖДИ ОСВОБОЖДЕНИЯ.

Раньше тюрьма была местом, где обвиняемых держали в ожидании суда. Теперь обвиняемых стало так много, что на них не хватит и стократного числа судей. Римская тюрьма сегодня — это кара, предшествующая суду и приговору. Поэтому не мечтай, что вот придет твой час, ты предстанешь перед Фемидой, весы качнутся в твою пользу и двери тюрьмы распахнутся. Живи так, как будто все это — навсегда.

РАЗБИТОЕ НЕ СКЛЕИШЬ.

Пуще огня остерегайся любой царапины. В тюремной грязи она легко разрастется в большую рану. Всегда пускай глаза на разведку перед любым движением. Смотри, куда ставишь ногу, что берешь в руку. Подвернутая лодыжка, вывихнутый палец будут терзать тебя не хуже палача. Как бы ни был голоден, не суй в рот гнилье. Заплатишь неделями корчей в кишках.

ЖАЛЕЙ ТОЛЬКО СЕБЯ.

Сострадание — непозволительная роскошь, когда кругом лишь горе, боль и отчаяние. Ты не можешь помочь всем и каждому. Хорошо, если хватит сил хотя бы на одного. Выбери этого одного — и пусть им окажешься ты сам. Ты такой же полумертвый горемыка, как и все прочие. Вор уже отнял у тебя и плащ, и рубашку — тебе нечем больше делиться. Обе щеки исхлестаны — больше нечего подставлять под удары. Сказано: «Возлюби ближнего, как самого себя». Но ведь это означает, что сначала нужно возлюбить себя. Нигде не сказано: «Погуби себя ради ближнего».

Правда, это последнее правило мне выполнять удавалось не всегда. Особенно в первый месяц, когда они избивали Непоциана чуть не каждый день. Они выбрасывали его во двор тюрьмы, окровавленного, с исполосованной спиной, с разбитым лицом, часто — без сознания. Тогда у меня еще были силы поднять его, оттащить под навес, обмыть раны, поднести чашку к расплющенным губам. И каждый раз, видя мое лицо над собой, он отчаянно мотал головой и шептал сквозь стиснутые зубы:

— Я не сказал им, не сказал, не сказал…

Да, он так и не сказал палачам о том, что видел меня в Палестине с Пелагием. Так что никаких формальных улик против меня у них не было. При аресте на мне не нашли запрещенных текстов или воззваний. Я назвал им себя и увидел, что мое родство с епископом Паулинусом произвело впечатление. Пытать меня не решались — все же я принадлежал к сословию всадников. Но и выпустить меня без суда они не могли. Такие, как я, оставались в тюрьме годами.

Главное, что они пытались выбить из Непоциана: почему он послал церковных сыщиков по ложному следу? Те крались за Бластом чуть ли не до стен Рима. Но когда он остановился около придорожных торговцев и стал покупать козье молоко, они по его простонародному говору и жуткому македонскому акценту мгновенно поняли, какого низкого полета птица перед ними. Хорош епископ!

Непоциан только вопил, что он сам честно ошибся. Что в утреннем тумане нелегко было разглядеть черты лица. Что его заданием была слежка за этим Альбием Паулинусом, который с непонятной целью побывал в доме Фалтонии Пробы. Что за этим Паулинусом он и последовал от мельницы до Остии. Что и в «Банях Форума» он присоединился к своему «подопечному» и заговорил с ним только для того, чтобы войти в доверие и выяснить, не связан ли он с еретиками.

Ему не верили и били феруллой, совали горящие угли в подмышки, били флагеллумом, привязывали гири к ногам и подвешивали к потолку, били скутикой, выламывали пальцы. Никогда бы не поверил, что человек может пройти через такое и остаться живым. Крики его вылетали из подвального окна и заливали двор тюрьмы. Спрятаться от них было невозможно. Я утыкался лбом в стену, зажимал уши. Потом крики утихали, и я бежал к безжизненному, окровавленному куску мяса, выброшенному во двор, — обмывать, поить, возвращать к жизни. Зачем? На новые муки?

В день отплытия епископа Юлиана мельник, чуя опасность, не вернулся домой. Так что налет на мельницу, видимо, не дал никаких результатов. Там были только мешки с мукой, да несколько кур, да две дворняжки, охранявшие их с показным усердием. Я не знал тогда, что стало с Бластом, но очень надеялся, что ему удалось улизнуть. Иначе ведь меня давно бы потащили в