не в отца, горячего, стремительного. Он и видом был иной: осанист, нескор, медленен, но зато упорен в решениях. И тут в Орде того ради, что приехал он судиться с родичами, допрежь того с Василием Кашинским, а ныне и с Юрием Всеволодичем Холмским, помочь знающего мужа была ему ой, как нужна!

Иван Михалыч век был неуживчив с родней. Все было у них не путем с братом, перенявшим вместе с именем Василий роковую участь кашинских князей – Василиев. Постоянные споры с Тверью, и бегал Василий от старшего брата в Москву, и чудом вырывался из братнего плена в одной рубахе, без летника, перемахнувши Тьмаку, и мирились, дружились, заключали ряд, и подступал, изгнанный братом, Василий под Кашин с татарскою ратью, и замирились-таки, а вот теперь подступило – судиться перед ханом с двоюродником Юрием. Оба приехали, и оба не встречались друг с другом. Шадибек все не принимал окончательного решения, уезжал на охоты в степь, тянул, выслушивая разноречивые уговоры своих беков, а на дворе истекало знойное лето, шел август, и было порою – ни до чего! Искупаться в Волге да залечь в высокой траве, глядя в высокое небо и следя медленный ход бело-рунных облачных отар… И князь изнывал от зноя, многажды призывал Василия, требуя указать новые ходы-выходы, новые имена, кому бы мочно было, сунув кошель русского серебра и несколько связок соболей, просить о защите в суде перед ханом.

В свободные часы Василий заезжал к Кериму, ужинал, почасту оставался ночевать. Пытался разыскать Пулада, да все не удавалось. Идигу явно что-то затевал, все его сотники были в разгоне, и Василий начинал чувствовать смутную тревогу…

Впрочем, в юрте у Керима сомнения проходили, и ему было хорошо. Как-то он высказал приятелю: «Не могу смотреть на твою Кевсарью! Все мне кажет, Фатима передо мною!»

– На Руси ты женки не найдешь! – серьезно отмолвил Керим. – На Руси ты – старый! Разве какую вдову… Женись в Орде! Русский поп обвенчает! – предложил. Только того было и сказано, и Василий даже не задумался сперва.

Меж тем проходили дни и незримое напряжение сгущалось и сгущалось. Как-то Василий не застал Керима в юрте, домашние бегали испуганно. К Василию бросились враз: «Не слыхал ли чего?» Василий ничего не слыхал, но из путанного рассказа Керимовой женки понял, что дело плохо: со степи подошел на Шадибека царевич Булат-Салтан, спешно собирают ратников и никто не ведает, где Идигу.

Споро седлая коня, Василий уже все понял. Затея принадлежала Идигу, и следовало скакать, спасать, пока не поздно, Керима, ежели он сумеет его найти!

Над торгом стоял гомон и ор. Дико ржали кони, ревели верблюды. Подскакивая, Василий чуть не слетел с седла – конь прянул вбок, дико всхрапнув. На дороге, в луже крови, лежало несколько отрубленных голов, над которыми стояло высокое жужжащее мушиное облако. Он поскакал дальше, к ханскому двору, где должен был быть Шадибек и, значит, защищающие его нукеры.

Однако пробиться туда оказалось совсем непросто. От глиняной стены отлепился стражник с обнаженной саблей в руках и, дико ощерясь, замахнулся, пробуя остановить Василия. Но Василий хорошо знал этот оскал. Не сожидая, когда набегут иные, вырвал из ножен саблю, к великому счастью захваченную с собой, и рубанул вкось. Стражник, падая, тотчас залился кровью. Со сторон бежали иные, гортанно крича, но Васька уже был далеко. Но к ханскому дворцу было не пробиться: тут теснились и свои, и чужие, где-то там, внутри, шла яростная рубка. Видимо, Шадибек сопротивлялся из последних сил, сожидая помощи от Идигу, и еще не понимая, что Идигу ему изменил, и что именно он привел из Заволжья Булат-Салтана.

– Русич! Великого князя киличей! – выкрикнул по-татарски Василий в направленное на него копье. Копье опустилось в растерянности. Кругом вязали, выводя из дворца, раненых и пленных. Всюду валялись трупы зарубленных ратников Шадибека.

– Какой-такой русич, куда? – к нему пробивались, кто-то уже схватил за повод его коня.

– Пулад! – выкрикнул Василий, признав враз прежнего соратника своего.

Пулад, не понимая еще, приблизил, вчуже озирая всадника и коня, так некстати выросшего перед ним.

– Пулад, это я, Васька! Ай, не узнал? – требовательно повторил Василий, с падающим сердцем начав понимать, что ежели Пулад не захочет его признать, ему – лежать тут обезглавлену, среди этих трупов, и никто его не признает уже, и никто не вступится.

– Юзбаши?! – веря и не веря вопросил Пулад, подъезжая вплоть. – Оставь! – недовольно бросил он воину, ухватившему за повод Васильева коня, и тот без слова отпустил, отступя посторонь.

– Идигу? – вопросом на вопрос отмолвил Пуладу Василий. Тот молча кивнул.

– Керима помнишь?! – Василий решил тотчас перейти в наступление, без долгих подходов. – Спасай! Он у Шадибека; быть может, еще не убит!

Пулад тянул молча и мрачно: «Во дворец не пробиться!» – отверг. – Там режут всех! Только ежели повязан…

– Пошли кого! – перебил Василий. – Али со мной поезжай! Я тут от великого князя Московского послан! – прибавил, чтобы Пуладу стало вразумительно, кто перед ним. Пулад глянул на него уважительно.

– Не врешь, сотник? – вопросил, и тут же повинился: – Прости! Кровь очи застит!

В это время в палатах дворца раздался дикий, душераздирающий крик многих голосов и женский визг.

– До гарема добрались! – сказал Пулад. – Верно, и Шадибека уже кончили!

Визг прекратился, перейдя в жалобный плач и стон. Из дворца начали выводить перевязанных полоняников.

– Керим! – вдруг выкрикнул Василий, признав сотника в связанном окровавленном пленнике.

– Ну же Пулад! – требовательно выкрикнул он, и тот, подчиняясь по старой привычке железному голосу своего бывшего командира, поскакал следом.

– Этого – мне! – воин, растерянно глянув на Василия и Пулада и признав, видно, в последнем своего начальника, шатнувшись, отпустил конец аркана, которым был связан Керим, и его тотчас подхватил Василий. Кметь, видно, хотел поспорить. Но в этот