«Уважаемый и дорогой Н. Р…

Умоляю Вас не считать мое искреннее, продиктованное болью в сердце письмо грязной анонимкой, против чего я решительно борюсь всю свою жизнь. Но я не ставлю свою фамилию, во-первых, чтобы не сложилось впечатления, будто я свожу личные счеты со своими неединомышленниками, а во-вторых, я просто боюсь быть подвергнутым гонениям и литературному остракизму.

С любовью и уважением

Читатель».

XIV

Алеко Никитич сидит у себя в кабинете, откинувшись на спинку кресла… С-с-с… Задачи перед ним возникли нелегкие. Н. Р. зря слов на ветер не бросает… Он не забудет того, что говорил тогда о подвиге, и не слезет с Алеко Никитича до тех пор, пока не увидит в журнале соответствующий материал, тут никакими врезками не отделаться… С-с-с… Кстати, надо получить от Колбаско разоблачительные стихи по поводу слухов о летающей тарелке… И этот австралийский Бедейкер приезжает… Совсем не вовремя… Алеко Никитич еще надеялся, что приезд фанберрских гостей отменится или по крайней мере перенесется. Но нет. Телеграмма, полученная утром, не оставила никаких надежд… С-с-с… Алеко Никитич автоматически перечитывает лежащую перед ним на столе телеграмму:

«Господин Бедейкер делегацией прибывает Мухо-славск празднование годовщины побратимов Мухослав-ска Фанберры двадцатого числа сего месяца. Обеспечить соответствующий уровень».

Н. Р. уже звонил по этому поводу. Он тоже в курсе… С-с-с… Алеко Никитич склоняется над столом и пишет основу будущего приказа.

1. Встреча в аэропорту. Отв. — А. Н.

2. Размещение в гостинице. Отв. — И. Г.

3. Посещение химкомбината. Отв. — А. Н.

4. Пресс-конференция в редакции. Отв. — А. Н. и И. Г.

5. Прием (банкет) в редакции. Отв. — А.Н., И. Г., Свищ. (Утрясти меню с Рапс. Мург.)

Кого пригласить на прием, тоже проблема. Кто будет выступать и что будут говорить, еще какая проблема! Не дай бог, кто что ляпнет! Бедейкер хоть и левых взглядов, но австралиец… С-с-с… Основные темы разговоров: мир, дружба, окружающая среда…

Мысли Алеко Никитича прерываются стуком в дверь. Он прячет свои пометки в стол и разрешает войти.

Колбаско выглядит бледным и понурым. Он здоровается, открывает свой «дипломат» и кладет на стол лист с напечатанными строчками.

— Вот, — говорит он. — То, что вы просили.

— Садитесь, Колбаско, — приглашает Алеко Никитич. — Что с вами? Случилось что-нибудь?

Колбаско моргает, вздыхает:

— Лажа, Алеко Никитич… Семейная лажа…

— Не понимаю.

— Лажа. Людмилка к матери ушла. Галопом в столб. Проскачка…

— Причины?

— Не знаю. Дал ей рукопись прочитать — она наутро ушла.

Алеко Никитич встревожен:

— Уверены, что из-за рукописи?

— Да, наверно, — отвечает — Колбаско. — Накануне все было нормально. — Колбаско вздыхает.

— Говорили с ней? — спрашивает Алеко Никитич.

— По телефону.

— И что?

— Я, говорит, очнулась от страшного сна… Я, говорит, жила взаперти, я не понимала, что такое любовь… Знаете, Алеко Никитич, она очень впечатлительная… Когда я за ней ухаживал, я дал ей прочитать «Хижину дяди Тома»… Это произвело на нее сильное впечатление, и она вышла за меня замуж… Потом мы прекрасно жили, и она ничего, кроме моих стихов, не читала… Не надо мне было давать ей рукопись… — Колбаско тяжело вздыхает.

— Держите себя в руках, Колбаско, — успокаивает Алеко Никитич. — Поверьте мне: время — лучший лекарь… Одумается, поймет…

— Если честно сказать, — Колбаско переходит на доверительный тон, — я боюсь, что она за это время пристрастится к чтению и увидит, что есть лучше меня…

— Не наговаривайте на себя, Колбаско, — Алеко Никитич подходит к нему и по-отечески похлопывает по плечу: — Вы поэт даровитый, самобытный… А Пушкин рождается раз в тысячу лет… Все образуется… Давайте посмотрим, что вы там сочинили…

Он берет листок и читает вслух:

СТИХИ, НАПИСАННЫЕ ПО ПОВОДУ СЛУХОВ

О ЛЕТАЮЩЕЙ ТАРЕЛКЕ 24 ИЮЛЯ

Чушь болтают, будто нам порой ночною

На тарелке поднесли сюрприз…

Это просто я поссорился с женою —

Выбросил в окошко новенький сервиз.

— Ну что? — интересуется Колбаско.

— По-моему, неплохо, — про себя перечитывая написанное, говорит Алеко Никитич. — И образ есть, и игра ума…

— Мне тоже так кажется, — оживляется Колбаско.

— Только вот что я думаю, — Алеко Никитич