его и кажется тяжелым. Может быть, Ангел устал и вот слетел отдохнуть. Лик его задумчив, взгляд устремлен в даль полета. Таков был Ангел. Каждую ночь он обходит тюрьму; многие из арестантов слышали его звонкие шаги, а некоторые даже видели блеск крыльев; иногда он стучался в камеру кого-либо из смертников, и того в ту же ночь казнили. В дни Пасхи и Рождества Ангел являлся заключенным во сне, приносил вести от родных, предсказывал, благословлял; было даже, что он медной рукой своей в Страстную субботу выломал решетку в окне одного невинного осужденного и, усыпив часовых, вывел его за ворота тюрьмы. Не мог бы человек согнуть так брусья решетки, да и на плитняке двора остались следы ног, словно бы выжженные. Настанет день, когда Ангел уронит крест, и все выйдут на свободу.

Такова была легенда…»

Родившийся и живший в Коломне живописец и театральный художник Александр Николаевич Бенуа (1870–1960) в своих знаменитых «Воспоминаниях» также дал довольно точную оценку Литовской тюрьме: «…Тюрьма, перестроенная на ампирный фасон из сооруженного при Екатерине „турецкого семибашенного“ замка… состояла из гладких толстых стен, соединенных кургузыми необычной толщины круглыми башнями. Окон в этом здании было до странности мало, а те окна, что были расположены по верхнему этажу башен, были круглой формы, что и давало впечатление каких-то выпученных в разные стороны глаз. Центральный фасад был украшен фронтоном в „греческом вкусе“ со статуями двух держащих крест ангелов посреди. Это мрачное (несмотря на свою белую окраску) здание принадлежало к лучшему, что было построено в классическом стиле в Петербурге, а на меня, ребенка, Литовский замок производил одновременно как устрашающее, так и притягивающее впечатление. Ведь за этими стенами, за этими черными окнами, с их железными решетками, я рисовал себе самых жутких разбойников, убийц и грабителей, и я знал, что из этой тюрьмы выезжали те „позорные колесницы“, которые я видел медленно следующими мимо наших окон, с восседающими на них связанными преступниками. Несчастных везли на Семеновский плац для выслушивания приговора ошельмования».

На углу улиц Офицерской и Большой Мастерской, в доме генерал-губернатора Княжевича, с 1914 по 1917 г. жил со своей семьей артист-трагик Мамант Викторович Дальский (Нилов). У него учились не только драматические, но и оперные артисты. Сам Федор Иванович Шаляпин прошел у трагика Дальского школу сценического мастерства. Среди его почитателей были и простые люди, и члены императорской фамилии. К сожалению, артист, являясь общепризнанным мэтром театральной сцены, имел довольно необузданный, скандальный нрав. Дочь актера, Лариса Мамантовна Дальская, воспоминала: «Мы жили тогда на Офицерской улице. Вокруг замечательные места: Мариинский театр, кондитерская Иванова, золотые купола собора Николая Морского, Никольский садик со стаей голубей, Луна-парк с его американскими горками. Интеллигенция постоянно возмущалась тем, что в таком хорошем месте находится тюрьма, Литовский замок с его сумрачными башнями.

Нередко у нас в семье, в присутствии гостей, отец с возмущением произносил: „Бастилия“! Не раз я слышала такие стихи:

Как пойдешь по Офицерской,

Там высокий серый дом,

По бокам четыре башни

И два ангела с крестом…

Мамонт Дальский

Гуляя как-то с отцом, Лариса Мамантовна остановилась рядом с башней Литовского замка, и отец указал ей на крест и двух склоненных к нему ангелов.

– А зачем здесь ангелы? – спросила дочь.

– Ангелы оплакивают заключенных в этой башне, – ответил отец.

В феврале 1917 г. Литовскому замку пришел конец. Этот день навсегда запомнила Лариса Дальская: «Мне было четыре года, и хорошо помню, что в тот день какая-то кутерьма, и на меня никто не обращал внимания, велели сидеть в детской и не подходить к окнам. А за окнами, на полупустых улицах, происходило что-то тревожное и опасное. Отец, уходя из дома, сказал, что идет брать Бастилию… Вернулся он возбужденный, в пальто, но без шапки, глаза его блестели. Оглядев домочадцев, он вынул из кармана связку тюремных ключей и рассказал о случившемся». На следующий день Литовский замок загорелся. Говорили, что его подожгли и выпустили арестованных на волю. Ключи Литовского замка долгое время находились в семье Дальских и всегда демонстрировались гостям. Кто-то посоветовал вдове трагика отдать ключи в музей Революции, но она этого не сделала. В результате легендарные ключи «Бастилии», забытые в ящике старинного буфета, стоящего в одной из комнат особняка Княжевича на Офицерской улице, так и остались в разоренной, брошенной квартире.

Дочь великого актера не могла себе простить, что не сохранила эту историческую реликвию как память о страшной тюрьме.

Замка давным-давно нет. В февральские дни 1917 г. площадь перед Литовским замком стала местом бурных демонстраций. Через несколько дней мрачное здание страшной тюрьмы сжег восставший народ.

Александр Блок писал в дневнике от 23 марта 1917 года: «Выгорел дотла Литовский замок и окружной суд… вся мерзость, безобразившая их внутри, выгорела». Развалины замка простояли до середины 1930-х гг., а затем были снесены.

Танцкласс «немецкой Надежды Дуровой»

Угловой старинный трехэтажный дом на набережной реки Мойки, 104, многие годы озадачивал всех тем, что под одним номером скрывались два различных фасада. Считается, что подобная нелепость произошла в 1836 г., когда огромный земельный надел, выходящий на Мойку, разделили забором на два участка новые владелицы. Левый угловой участок на углу набережной реки и Тюремного переулка (ныне Матвеева), согласно архивной справки, принадлежал тогда «дочери генерал-майора, некой госпоже Воронцовой», а правый – «девице Елене Петровой». Обе владелицы, пытавшиеся равноценно разделить огромный участок, в конечном итоге мирно пришли к более разумному, менее канительному практическому решению и довольно выгодно продали участок и два стоявших там жилые здания, зарегистрированные под одним номером 104.

В 1842 г. владельцем всего огромного участка уже являлся «поручик Трувелер». Однако затем на нем возводятся два жилых дома с разными, но соединенными друг с другом фасадами зданий. Первый дом принадлежал поручику Трувелеру и был возведен архитектором А.А. Кулаковым, второе же здание, построенное по проекту модного тогда зодчего Н.П. Гребенки, числилось за «супругой поручика Анной Трувелер».

Поэтому немудрено, что этот нелегкий симбиоз под одной крышей из двух разных строений с разнообразными фасадами, домов, принадлежавших двум хозяевам из одного семейства, продолжал довольно долго существовать в столице под одним адресом: «Набережная реки Мойки, 104».

Набережной реки Мойки, 104

Во второй половине XIX столетия всем участком и этим необычным «двойным» строением, согласно архивной справке, уже владела «жена капитана Трувелера – Елена Петровна Трувелер».

В