Чтобы наконец-то он вернулся из тюрьмы, куда изгнали его лживые Шестеро, и установил свой порядок. Помог его светлости Эрего да Монтагу править и привести мир к свету, как того хотели асторэ.

К утру, обычно к утру, когда зал храма был оттерт до блеска, убиравшимся везло присутствовать на самой первой, как правило закрытой для прихожан молитве.

Лавиани сияла от счастья. И снова плакала, видя чудо пламени, как оно лижет, но не обжигает возложенные на него цветы, в память о погибшей герцогине да Монтаг.

Только-только наступила ночь. Холодный осенний дождь шел с обеда, скрыв в пелене могучие пики, но их холодное дыхание стекало на Шаруд со всех сторон, проникало под одежду, шерстяную юбку, теплый свитер, войлочную накидку. Поговаривали, что зима, до которой еще полтора месяца, выйдет суровой. Перевалы опять завалит снегом, а лавины не дадут торговцам из северных регионов приезжать до самой весны.

— Лани, — позвали ее.

Лани. Теперь ее звали так. Она себя так назвала, в знак своего перерождения. Старое имя — это прошлое. Его стоило оставить позади, вместе со всем тем, что случилось. Вместе с людьми, которые были рядом и оказались обузой. Шелухой. Помехой на ее пути к Вэйрэну. Она оставила их без всякой жалости и сожаления, как и имя «Лавиани», которое когда-то дала ей мать на Летосе. Все это теперь не имело для нее никакого смысла.

Бывшая сойка подняла глаза от тряпки и натертого до блеска пола, выпрямилась с некоторым трудом из-за затекшей спины. Над ней стоял господин Тазбэ, старший распределитель работ среди верующих, пришедших работать в Храм по зову сердца.

— Да?

— Надо накормить гарнизон Требухи. Тебя там будут рады увидеть.

— Хорошо. Но я не закончила.

— Оставь, — Тазбэ был неплохим человеком. Жалостливым и достойным. А еще он верил также горячо, как Лавиани, и та нет-нет да улыбалась на его веселые, добрые шутки. — Машни справится.

Она безропотно набросила толстый капюшон накидки на седые растрепанные волосы и, сутулясь, прошла через весь храмовый зал, выйдя на улицу.

Холод тут же пробрал ее до костей, несмотря на теплую одежду. К мраморным ступеням липли желтые листья, камень влажно блестел от дождя, отражая синие блики.

Сойка, ежась и кляня про себя дождь, топталась у основания храма. Скорее бы уже непогода кончилась, и вновь наступили ясные дни.

Она любовалась видом, открывающимся отсюда. На дома, бесконечные улицы, тянущиеся к свирепой горной реке, скачущей от водопада. На замок герцога, расположенный высоко-высоко над столицей. И, конечно же, на две грандиозные черные башни, довлеющие над всей долиной.

Два черных великана, сотканных словно бы из ночи, усыпанных острыми гранями-лезвиями. Будущий дом Вэйрэна. Самое прекрасное, что когда-либо существовало в этом мире. Их огромные тени широкими полосами ложились на город, скрывая под собой целые кварталы, переползая с улицы на улицу, пока за горами не исчезало солнце.

Башни Калав-им-тарк вновь высились над Шарудом, как в прежние времена. Та, что стояла справа от водопада, полностью построена. Левая же — пока не имела шпиля и на фоне сестры казалась заброшенной.

Так и было. Стройку остановили еще в середине лета, да так и не начали снова.

В правой, на вершине, там, куда добраться могли лишь орлы, играющие с послеобеденным сильным ветром, всегда горели огни. Там жила сама Рукавичка. Та, о которой Лавиани столько слышала, но так и не смогла увидеть. Асторэ и воспитательница его светлости, отправившаяся с ним на юг, а неделю назад вернувшаяся с ним же обратно, вела жизнь затворницы. Хотя говорили, что раньше она довольно часто приходила в храм. Лавиани очень хотела бы встретиться с ней, прикоснуться к ее платью, попросить о благословении. Она упорно работала и верила, что рано или поздно ее вера будет вознаграждена. Вэйрэн всегда отмечает каждого, кто идет за ним.

Это неоспоримый факт.

Запряженная двумя лошадьми, подъехала повозка, и Лавиани поблагодарила асторэ про себя за то, что колымага со скрипучими колесами была с крышей.

До Требухи путь не близкий, аккурат через весь город, да еще и в гору. Точно промокнешь. На вожжах сидел Тазбэ, внутри, среди больших кувшинов и порядком горячих кастрюль примостились Варла и Рхона. Женщины, тоже приходящие к Храму — помогать всем, чем только можно.

Варла была из Дагевара. Рхона из Горного герцогства, восточных кантонов, сейчас все еще оказывающих сопротивление истинному герцогу, называя его самозванцем. Лавиани не вдавалась в подробности. Ее не волновало, что происходит вокруг, ибо она знала, что Эрего да Монтаг справится со всеми проблемами.

Так уже было и так будет всегда.

Сейчас Лавиани тряслась на жесткой скамейке, опустив голову и ощущая, как тепло и вкусно пахнет свежим хлебом, гороховым супом, жареной бараниной. Она не ела с утра, в животе заурчало. Протяжно и предательски.

Рхона посмотрела на нее из-под платка, скрывающего золотистые волосы, молча залезла под тряпки на тюках, извлекла отломленный кусок хлеба, до сих пор исходящего паром. Сунула сойке.

Затем подняла из-под ног металлическую миску, откинула крышку с одной из кастрюль, половником зачерпнула супа. Варла протянула ложку с искривленной ручкой, сказала грубоватым голосом:

— Ешь, сестра. Мы уже перекусили на кухне. Ешь. Там пока всех накормишь, не выстоишь голодная-то.

Лавиани начала есть, стараясь удержать тарелку внутри прыгающей на камнях повозки и не пролить суп.

— Очень вкусно, — искренне сказала она. — Спасибо.

Требуха — большой каменный дом, трехэтажный, массивный, похожий на крепость, стоял на дороге, ведущей прочь из города, в высокогорные луга, к озерам и отрогам Печати Таувинов, двугорбого пика, защищавшего город от западных ветров. Дом всегда принадлежал храму, и раньше, во время почитания Шестерых, здесь давали приют и укрытие паломникам из других кантонов. Теперь поток шедших к ложным богам полностью иссяк, а дом, благодаря его глубоким подвалам и надежным дверям, стали использовать для… почитателей Шестерых. Но теперь они обитали здесь не в качестве паломников, а как узники.

Разумеется, в Требуху засовывали не всех из тех, кто сомневался в Вэйрэне. Ибо в сердце его много любви к заблудшим душам. В Храме рассказывали о его кротком нраве и о том, что перед войной Гнева он не карал учеников Шестерых, а словом и убеждением обращал на свою сторону. Лишь те, кто упорствовал, нарушал законы герцогства, осквернял святыни храма, смущал других.

Охранял этих отступников небольшой гарнизон, заботу о котором взял на себя храм Вэйрэна. Лавиани приезжала туда дважды и в первый раз насчитала девять человек, а во второй — тринадцать.

Они все оказались приветливыми, добрыми людьми и оставались суровы лишь с противниками веры. Лавиани, нынешнюю Лавиани, так не похожую на прежнюю, здесь полюбили. Она щедро накладывала еду в их тарелки и никогда не отказывала в добавке, могла пошутить, была любезна, но и за словом в карман не лезла, если кто-то из них начинал подшучивать над скромной тихоней Рхоной.