— Послушайте, есть разница между орудием и вашей повозкой грабленых мешков. Я никогда бы не дал Гайчула для вашей повозки. Я приехал служить, а не спасать грабленое.

Вокруг нас собрались любопытные. Разговор принимал неприятный характер. Неожиданно я получил поддержку от капитана Обозненко, командира 3-го орудия и очень хорошего офицера.

— Мамонтов слез, чтобы поднять раненого, в самый опасный момент. Но вполне его понимаю, что он не стал рисковать для спасения грабленого. Я бы тоже этого не сделал.

— Вы забываетесь, капитан.

— Нет, это вы забыли чувство чести. Мы ведь не слепые. Все разгорячились, и я уж думал… Но нас разъединил полковник Андриевский, наш непосредственный начальник, X., у. и мой.

— Довольно, X., я все слышал и вполне согласен с Обозненко. Я закрывал глаза на ваше поведение и был не прав, раз вы сами вызываете скандал. Берегитесь. С У. будет просто, раз он не офицер, его выпорют перед фронтом, а вам грозит военный суд… Довольно, я больше ничего слышать не желаю. Вы предупреждены.

Он взял Обозненко под руку, и они ушли.

Сопровождавшие испарились, как будто их и не было. X. бросил мне взгляд, полный ненависти. Я спокойно его выдержал.

Вскоре оба исчезли из батареи и в нее больше не вернулись. А мы перешли от совершенно разложившегося 2-го конного полка к вновь сформированным прекрасным частям 12-го сводного полка и 11-му Ингерманландскому гусарскому полку.

Киргиз

В одной из пулеметных тачанок батареи ходил жеребец-киргиз. Небольшой, соловый, лохматый и злой. Когда нужно, бывало, запрягать по тревоге, он не давался. Его обменяли на более покладистую лошадь.

Мы выступили, и через некоторое время киргиз, без оголовья, догнал батарею, отыскал свой пулемет и пошел чинно около. В следующей деревне его снова обменяли. Колонна пошла дальше, и мы часто оборачивались, не появится ли киргиз. Каков же был наш восторг, когда мы его увидали скачущим за нами. На новом оголовье болтался кусок доски. Кавалеристы хотели было его поймать, но встретили такой прием от него, что предпочли оставить его в покое. Он встал на свое место и пошел с нами. Опять его обменяли. Мы долго оглядывались, но он не вернулся. Очевидно, его новый хозяин догадался закрыть дверь в конюшню. Но могу себе представить, что творилось внутри.

Во время похода брат подъехал ко мне:

— Поздравляю тебя, сегодня день твоего совершеннолетия. Тебе 21 год.

— Ах, верно. А я даже не вспомнил.

Где-то впереди заработал пулемет. Батарея пошла рысью, и завязался долгий и нудный бой. Так я отпраздновал свое совершеннолетие.

Наш уход

Мы, артиллеристы, были очень недовольны нашей кавалерией и ее начальником. Наша вторая группа пошла в село Федоровка. Начальник группы отвел нам квартиры на окраине села и со стороны неприятеля, что против правил и здравого смысла. Мы установили, что ночью кавалерия не несет никакой службы охраны. Нам пришлось выставить свои караулы, от чего артиллерия освобождена.

Полковник Шафров{183}, который командовал нашими двумя орудиями, пошел объясняться с начальником группы. Шафров легко горячился.

— Я не хочу потерять ни пушек, ни людей из-за вашей неспособности. Я ухожу. Оставаться невозможно при таком начальнике.

— Это будет неповиновение и даже дезертирство.

— Я ответствен за жизнь моих артиллеристов и за целость орудий. Оставаться под вашим начальством не могу. Вы совершенно неспособны командовать чем-либо.

Начальник группы ничего не предпринял, чтобы нас удержать. Вероятно, он думал, что мы не решимся идти по неприятельской территории, а верней, он просто был неспособен предпринять что бы то ни было.

Мы пошли. Четыре разведчика, по два с каждой стороны и на некотором расстоянии от дороги, шли от кургана к кургану. Осматривали окрестность, и, если видели людей (это могли быть только махновцы), снимали папаху и держали ее в направлении людей. Батарея тогда переходила на рысь, а разведчики шли на следующий курган.

Мы благополучно дошли до Полог и присоединились к батарее. Начальник 2-й группы подал жалобу, но по рассмотрении дела его от командования отстранили и 2-й конный расформировали. Мы стали работать с другими частями.

С гусарами мы ходили по маленьким хуторам, разбросанным по степи. Было холодно, а когда холодно, охрана ослабевает. Все жмутся к хатам, надеясь, что и противник в такой холод сидит по домам.

Однажды ночью мы были разбужены выстрелами. Стреляли перед домом. Махновцы въехали на нескольких санях с музыкой в хутор, не подозревая, что хутор нами занят. На шум вышел адъютант полка гусар и был смертельно ранен. Мы захватили одного только махновца.

Нам предложили сделать самодельный бронепоезд и поставить на него наше орудие. Но мы решительно от этого отказались. Не соблазнил нас и отапливаемый классный вагон. Нет ничего лучше коня в степи, а рельсы дело ненадежное, перешибут, и пропал.

Пологи

Мы занимали Пологи, маленький городок в конце бесконечных селений и железнодорожный узел. Тут была каменная пятиэтажная мельница и несколько мощеных улиц. Большевики подошли с севера и соединились с махновцами. Нужно было ждать их наступления.

Один еврей пришел к нам и шепотом известил, что этой ночью назначено выступление махновцев. Мы сообщили об этом Шапилов-скому, а он начальнику группы. Тот сказал, что к нам в Пологи идет поезд с гвардейской пехотой и, вероятно, прибудет этой же ночью. Кто будет первым? Махновцы или гвардейцы?