Глава 36

Когда меня закинули в какую-то землянку, мое лицо уже перестало чувствовать холод и ветер потому что онемело, а меня именно кинули в угол, застеленный то ли соломой, то ли прелыми мешками и веревками.

– Сейчас печь затопим, теплее будет, - буркнул один из них, и схватив второго за рукав, потащил на улицу. Третий присел возле железной печки на вроде «буржуйки», и начал разжигать при помощи бумаги несколько тоненьких брусков.

Света практически не попадало в это жилище, но какой – никакой просачивался в стекло над дверью. Во всю высоту двери, когда она открылась я увидела лестницы. Сейчас они были завалены снегом, и мужчины с дровами практически скатывались по ним. Это реальная землянка, и над землей, может, только крыша и торчит.

– Э-ээ, простите, а вас как зовут? Здесь женщины вообще есть? – спросила я, стягивая варежки, чтобы снять шаль и стряхнуть начавший таять слой нега на ней.

– Толку то знать наши имена. Сама-то чего тут забыла? Смолу искала? – спросил мужик, что возился у печи, и все трое захохотали.

– Ага, чтобы рот залепить, если кто надумает смеяться надо мной, - ответила я и скопировала их смех. Они замолчали. – Не до шуток, я и не поняла – как ушла в сторону. Пока шла снега почти не было, а потом как повалил, да и ветер этот. Мне к берегу надо было – на работу я шла.

– Такие не работают, так что не выдумывай! – ответил один из них.

– Работают, а вы зачем меня сюда притащили? Красть у меня нечего, варить меня – то еще приключение – кожа да кости.

– Замерзнуть хотела? Может, отец твой сколько – нибудь заплатит за то, что спасли, а варить тебя не собирался никто, так что, сиди спокойно. Дождемся конца метели, и проводим, - больно уж сладким каким-то голосом ответил третий, что отряхивал сейчас с себя снег. Таким голосом детям говорят, что «мама сейчас только в туалет сбегает, и сразу заберёт тебя домой», а на деле – оставляют в детском саду на целый день. И ты орешь там, боясь, что она больше никогда не вернется.

– Нет у меня отца. И матери нет. Я сама. Одна. Оттого и работаю. Сама заплачу, как проводите до ворот. И правда, замело бы меня. Сотню серебряных отдам – копила, думала может хоть барона какого куплю… Хотела за пару лет тысячу скопить, да вот…

– Девка, ты нам сказок не рассказывай. Отца сначала найдем, а потом и вернем, когда заплатит, - хмыкнул первый, который не особо любил эти шутки, и цикнул всем, чтобы прекратили ржать.

Вода вскипела в черном загорелом чайнике, и один из них высыпал из бумажного мешка какое-то крошево, но запахло отваром, только без привычного клеверного запаха, а больше на чай из корешков, вроде шиповникового. Мне подали кружку, которую я с удовольствием зажала в ладонях. В комнатушке, если ее так можно было назвать, становилось теплее, а горячая жидкость, проникая в желудок, дала толчок организму, и кровь заструилась быстрее, возвращая тепло ногам и рукам.

Значит, ребятки, вы хотите выкупа, а папки у меня нет. Если они узнают про Элиота, попросят много сразу, как дом увидят, да и Элиот может распереживаться. Флора! Деньги есть у Флоры, ну или она что-то придумает, знает же, что верну потом. Адрес я помню. Только вот, если начнут выяснять, поймут, что соврала. Дирк? Он поднимет на уши всю фабрику! Но это лучше, чем ничего! Марита сама, если что обратится к Флоре за деньгами.

– Ребята, отец у меня – угольщик обычный, а я на фабрике работаю, на прядильной. Денег у него мало, а я скопила. Вы меня прямо до дома можете отвести, я там вам и отдам – понимаю ведь – спасли, и я не против, - аккуратно продолжила я.

– Завтра решим, хотя, может, и завтра еще мести не перестанет, так что, сиди пока, может и поспишь, - ответили мне. Но то ли отвар такой, то ли оттого, что тело начало отогреваться, в сон потянуло сильно. Я подтянула ноги под себя, прижалась к торфяной, и от этого не сырой, хоть и прохладной стене и задремала.

– Коли отец небогат, то и брать с нее нечего. Приведи Нису, пусть посмотрит сколько на ней вещи стоят. Кто их знает, может и правда не больно дороги. А сама она сотню дает, чего поди врать – то стала бы? – я проснулась под этот шепот. В окошке над дверью была темнота. Значит ночь. В печурке краснели угли. Я, не поворачивая головы смотрела на то, что было видно из-под ресниц.

– А если врет? Там нас и поймают, а может и мимо ворот не пройдем – городовому знак подаст, и все – считай висельники. А нам только денег за спасательство получить, - буркнул в ответ второй. Третьего, самого серьезного, и самого опасного на мой взгляд, не было.

– Дойди до Нисы. Забери каких-нибудь махров, чтоб переодеть, а эти вещицы продадите потом. Пока суть да дело, хоть на еду будет. Бабы в таверне купят, только вот, тощая она больно – кому еще такое налезет?

– Сам иди, там не видно ни зги, - буркнул собеседник в ответ.

– И пойду, а утром Ниса уже и еды принесет, коли метель закончится. Третий день на твоей коре сидим – живот подвело, сил нет как жрать охота, - ответил тот, которому не терпелось меня раздеть. Тут мне стало страшновато, но я помнила, что бандитов лучше не злить. По факту нужно было предложить самой какой-то адекватный вариант, при котором они не будут чувствовать опасности.

Мужик ушел, впустив в землянку порцию снега – метель, похоже, решила только усилиться. Лишь бы утром этот бедлам не прекратился.

Если бы я не захотела в туалет, ни за что бы не подала вида, что проснулась. Но лежать уже было невыносимо.

– Можно в туалет выйти? – осторожно спросила я.

– Там заметет сразу, - ответил все так же, шепотом оставшийся.

– Ну не здесь же пол мочить. Давай хоть за дверь. Неужели, думаешь, я в эту метель сбегу? Я жить хочу –