Шрифт:
Закладка:
Хестер же, как порой начинала бояться Бесси, потихоньку впадала в детство, ибо любовь к мужу настолько завладела всеми ее помыслами, что ее занимали лишь попытки хоть как-то растопить его холодность, расшевелить и развеселить его. Казалось даже, что в своих стараниях вернуть его к прежней бодрости она порой забывала о причине, заставившей его столь жестоко перемениться.
— Судья ни за что не станет мучить их, как только увидит, в каком они сейчас состоянии! — воскликнула Бесси, томимая неясными опасениями, утром в день суда — Никто не допустит такого бессердечия, вот уж точно!
Но, к сожалению, она «вот уж точно» ошибалась. Настал черед защиты, и на свидетельскую скамью был вызван Натан Хантройд. Увидев перед собой убеленного сединами и согбенного горем старца, барристер взглядом попросил у судьи прощения.
— Ради моих клиентов, милорд, я с глубочайшим прискорбием вынужден избрать способ ведения дела, к коему иначе ни за что не прибегнул бы.
— Продолжайте! — велел судья. — Закон и порядок должны восторжествовать.
Но, сам будучи уже в годах, он испуганно прикрыл рот рукой, когда Натан, с посеревшим, неподвижным лицом и скорбными, ввалившимися глазами, положил руки на край барьера и приготовился отвечать на вопросы, суть которых он начал уже прозревать, но тем не менее, не дрогнув, поклялся, что «сами камни, — как выразился он с присущей ему угрюмым чувством высшей справедливости, — восстанут против лжесвидетельства».
— Насколько мне известно, ваше имя Натан Хантройд?
— Да.
— Вы живете в Наб-Энде?
— Да.
— Помните ли вы ночь двенадцатого ноября?
— Да.
— Насколько мне известно, той ночью вас разбудил какой-то шум. Что это было?
Старик устремил на барристера взгляд загнанного в ловушку зверя. Никогда не забыть адвокату этот взор: он будет преследовать его до самого смертного часа.
— Стук камешков в окно.
— Вы первым услышали его?
— Нет.
— Тогда что же вас разбудило?
— Моя старуха.
— И тогда вы оба услышали стук камешков. А еще что-нибудь вы слышали?
Наступила долгая пауза, затем тихо, но отчетливо старик сказал:
— Да.
— Что именно?
— Наш Бенджамин просил нас впустить его в дом. По крайней мере, она утверждала, будто бы это он.
— А сами вы как считали?
— Я сказал ей, чтобы спокойно спала и не думала, будто каждый пьянчуга, который забредет к нам, и есть наш Бенджамин, потому что он умер или пропал без вести.
— А она?
— Она настаивала, что еще сквозь сон слышала, как наш Бенджамин умоляет впустить его. Но я сказал, что это ей приснилось, и повернулся на другой бок спать.
— И что она? Поверила?
Снова повисла мучительная пауза. Судья, присяжные, подсудимые, публика в зале — все затаили дыхание. Наконец Натан произнес:
— Нет!
— Что было дальше? — продолжил допрос барристер и добавил: — Прошу прощения, милорд, но я вынужден задавать эти мучительные вопросы.
— Я понял, что она не угомонится. Она ведь всегда верила, что он вернется к нам, точно блудный сын из Писания. — Голос старика звучал сдавленно, но он отчаянным усилием сумел снова овладеть собой и продолжил: — Она сказала, если я не встану, она встанет сама, и тут как раз я услышал голос. Я не совсем уверен, джентльмены: ведь был болен и лежал в кровати, к тому же очень разволновался. Кто-то позвал: «Отец, матушка, я здесь, умираю от холода и голода — неужели вы так и не впустите меня?»
— Что это был за голос?
— Он был очень похож на голос нашего Бенджамина. Я вижу, к чему вы клоните, сэр, и скажу правду, хоть она меня и убивает. Отметьте там: я не утверждаю, будто это был наш Бенджамин, а только сказал, что голос был очень похож на его…
— Это все, что я хотел услышать. И вот эта мольба, произнесенная голосом вашего сына, заставила вас спуститься вниз и отворить дверь этим двум подсудимым и третьему грабителю?
Натан лишь кивнул в знак согласия, и адвокат, проявив милосердие, не стал принуждать его отвечать вслух.
— Вызовите Хестер Хантройд.
На свидетельское место вышла старушка с мягким, приятным, но печальным лицом и явно слепая. Она смиренно сделала реверанс тем, кого привыкла почитать, хотя сейчас не могла видеть.
Она стояла там, ожидая чего-то страшного, чего еще не мог представить себе ее бедный смятенный разум, и в ее робких из-за слепоты манерах было что-то невыразимо трогательное. Адвокат опять извинился, но судья уже не мог ничего ответить: губы его задрожали, — да и присяжные неодобрительно косились на адвоката подсудимых. Сей достойный джентльмен понял, что может зайти слишком уж далеко и склонить чашу симпатий на противную сторону, но все же обязан был задать несколько вопросов. Итак, торопливо пересказав все, что узнал от Натана, он спросил:
— Вы уверены, что вас просил впустить именно голос вашего сына?
— О да! Наш Бенджамин вернулся домой, я уверена. И она чуть склонила голову, словно в замершей тишине зала суда прислушивалась к голосу сына.
— Именно. Той ночью он вернулся домой — и ваш муж спустился вниз открыть ему?
— Разумеется! Должно быть, так. Там, внизу, был ужасный шум.
— Вы различали в этом шуме голос вашего сына Бенджамина?
— А это не будет зачтено ему во вред, сэр? — спросила Хестер, и лицо ее стало более осмысленным и напряженным.
— Я задаю вам вопросы не для того, чтобы причинить ему зло, тем более что, полагаю, он уже покинул Англию, а значит, что вы ни скажете, ничто уже не сможет ему повредить. Повторяю: вы слышали голос вашего сына?
— Да, сэр. Несомненно, слышала.
— А потом какие-то люди поднялись к вам в комнату. Что они сказали?
— Они спросили, где Натан держит свои сбережения.
— И вы… вы сказали им?
— Нет, сэр. Я знала, что Натан был бы против.
По лицу миссис Хантройд пронеслась тень замешательства, точно она только сейчас начала осознавать все значение этих вопросов и возможные их последствия.
— Я просто стала звать Бесси — это моя племянница, сэр.
— И вы услышали, как кто-то кричит снизу, с лестницы?
Свидетельница жалобно взглянула на своего мучителя, но ничего не ответила.
— Господа присяжные, хочу обратить ваше особое внимание на этот факт: свидетельница признает, что слышала чей-то крик — заметьте, крик третьего участника — тем двоим,
