слаще свободы,

Порой в грешниках больше святого, чем в преподобных. — А вот с этой фразой я был в особенности согласен. Ведь, и правда, так часто бывает, что грешники лучше христиан. И это бывает достаточно часто. И я сам таких встречал. Эти христиане притворяются едва ли не святыми, делают вид, что они хорошие, а на самом деле они хуже грешников. Да, мы все грешники, но христиане должны быть лучше остальных, ведь должны мы как-то отличаться. Точнее они! Я уже себя христианином не чувствовал. А также я встречал многих атеистов или просто грешников, которые были очень добрыми и хорошими людьми. Такое часто бывает в мире! Эти слова были очень мудрыми, и я был с ними согласен! Но песня продолжалась, и я пел дальше: — Знаешь, уж лучше закрыть глаза и не проснуться утром,

Чем погрязнуть в каких-нибудь левых мутках

В постоянном поиске дефицитного средства

Мы убиваем время путём остановки сердца.

Куда деться от этой модной тенденции,

Искать причины боли в воспоминаниях раннего детства,

С кем спеться, пусть и не в унисон

Лишь бы звучать, слышать свой прокуренный баритон.

Я в стельку трезвый, запредельно пьян

В шутку убит, по-настоящему жив

Искусно предан теми, кому верил, — и такое также часто бывает в жизни. Мы кому-то доверяем, а потом этот же человек нас предаёт и причиняет нам сильную боль. Такое случается практически у каждого человека и также случалось у меня. Мне кажется, нет ни одного человека в мире, у которого такого не случалось. Я как-то доверял одному другу, рассказывал ему всё, делился сокровенным, а он потом предал меня. Это было больно и эту боль переживает каждый человек. Кто-то переживает лишь один раз, а кто-то много раз, потому что слишком доверчив. Мне же этой боли хватило, и больше я никому не доверял и не желал доверять. Я даже старался не заводить друзей. Хотя дело было наверно в том, что никто и не хотел со мной дружить. Кому нужен слепой друг? Ведь с ним даже нельзя никуда сходить. Именно поэтому наверно у меня и не было друзей. Но размышлять об этом мне было рано, ведь песня продолжалась: — Но по-прежнему предан тем, кто верит мне

Никто не знает, кому как карта ляжет

Платим дважды, однажды не заметив лажи

Даже сажей можно нарисовать счастье

Жизнь — кастинг, горим и гаснем

Никто не знает, кому как карта ляжет

Платим дважды, однажды не заметив лажи

Даже сажей можно нарисовать счастье

Жизнь — кастинг…

Жизнь, и правда, словно кастинг. Кому-то везёт, а кому-то нет. Кто-то рождается в богатой семье и у него всё есть, а кто-то рождается в бедной семье и вынужден страдать. Мне вот в жизни не повезло. Да, сначала у меня было всё хорошо, но потом я потерял маму, потерял зрение…. Вся жизнь пошла под откос, и вот я до сих пор страдаю. И ничего поделать с этими страданиями я не мог. Может быть, бедные люди и могут быть счастливыми, как говорится в этой песне, но вряд ли можно быть счастливым, когда ты инвалид и ничего не видишь. Весь тот прекрасный мир, что я так любил, для меня померк. Я больше не мог быть счастливым!

— Брачо, я знаю точно, куда приводят мечты

И из чего в этих стенах сделаны кирпичи, — продолжил я петь. — Я знаю точно, сколько стоит иллюзия,

Ведь как и прежде на улицах валом разносортного мусора.

Чувствую *** прозой московских дворов,

Звучащий в унисон с голосами других городов.

Утром, кутаясь в дутые куртки

Мы на попутках отправляемся по нужным пунктам.

Зеркальность мира скорее бесит, нежели даёт ответы

Этого нет во мне, меня нет в этом.

Впредь быть корректнее, смертных пугает вечность

Вечностью сводит с ума бесконечность.

Бекстейп скрыт от глаз посторонних

Нас хоронят заживо, но будут помнить даже мёртвыми.

Таких историй ты слышал не мало

Короли спальных районов, дети трущоб и окраин.

Я в стельку трезвый и запредельно пьян

В шутку убит, по-настоящему жив

Искусно предан теми, кому верил,

Но по-прежнему предан тем, кто верит мне…

Я ещё раз пропел припев и замолчал. Из-за этой тяжёлой песни на меня вновь наваливалась тоска и грусть. Я отложил в сторону гитару и поднялся на ноги. Мне надо было немного прийти в себя и подумать, чтобы продолжить играть на гитаре. Но я даже не успел и шага сделать от стула, на котором сидел, как тут скрипнула дверь моей комнаты.

— Макси, ты прости, что я отвлекаю, — раздался папин голос. — Я просто услышал, что ты играешь на гитаре. Я хотел тебе предложить…. Может быть, ты хочешь поиграть на гитаре и попеть вместе со мной? — нерешительно предложил папа.

Я повернул голову в сторону двери. Папа уже не первый раз предлагал вместе поиграть на гитаре. Но мы больше не могли вместе играть на гитаре, как бы это ни было ужасно. У нас теперь были разные музыкальные предпочтения. Я играл и пел свою музыку, а папа пел также христианские песни, которые у меня петь не было желания. Поэтому мы не могли больше петь дуэтом. Конечно, это было немного грустно, ведь я любил петь с папой, и мне нравилось, когда мы оба играли на инструментах, но больше мы не могли делать это вместе. Мы могли делать это только по отдельности. Но папа будто бы не хотел в это верить и до сих пор постоянно пытался звать меня вместе петь, и каждый раз мне приходилось ему отказывать. Понятное дело, он из-за этого расстраивался. Да, я не хотел его расстраивать, но выбора у меня не было. Если я ему не смогу отказаться один раз, то потом он будет приставать ко мне ещё настойчивее. Поэтому надо было стойко стоять на своём.

И сейчас я, глубоко вздохнув, опять сказал:

— Нет. Я не хочу. Я хочу поиграть на гитаре один! Понятно?

— Понятно, — грустно вздохнул папа. — Ты поёшь такие грустные и тяжёлые песни…. Тебе самому не становится тяжело от этих песен?

— Мне они нравятся, — отрезал я. — А тебе что не нравятся песни, что я пою?! Тогда можешь не слушать!

— Я не говорю, что они мне не нравятся. Просто они грустные… — повторил папа. — Ладно. Не буду тебе мешать. Если передумаешь, я внизу.

— Не передумаю! — проговорил я, но уже в спину папе, так как он ушёл и закрыл за собой дверь.

Я вновь вздохнул и вернулся