Знаю, что веду себя не очень вежливо, но он эмоционально обескровил меня. К тому времени, когда я осознала ущерб, было слишком поздно, и теперь я живу с этим камнем в груди, от которого не могу избавиться. Закрываю глаза и вижу Изабеллу. Открываю их и слышу, как сердце бьется у меня в ушах.

Я теряю самообладание, и руки Эйдана, поначалу успокаивающие, теперь вызывают чувства, которые ощущаются как ножи в моей груди.

Прошло две недели с тех пор, как он сказал мне, что любит меня. У меня нет никаких сомнений, что тот чувствует это ко мне, потому что я вижу это в его глазах, чувствую это в его прикосновениях. Эйдан вцепился в меня крепко-накрепко и не отпускает.

У меня все еще болит после вчерашнего. От его грубых ласк и страстных поцелуев. Я тоже влюбляюсь в него, я чувствую это, и это причиняет боль. Интересно, это должно быть так сильно больно?

Когда прихожу домой, я не ем еду, уже приготовленную в холодильнике. А достаю ингредиенты и готовлю сытную пасту с сыром и мясом. Я устала, но мне нужно это.

Эйдан присылает мне сообщения, но я пока не просматриваю их. Я в оцепенении, погруженная в свои мысли, пытаюсь осознать, что Дерек отправляется на реабилитацию.

— К черту его, — сердито шиплю я. — Да пошел он!

Все внезапно всплывает на поверхность.

Мне следовало уйти от него давным-давно.

Я качаю головой. Нет, нет, я обвиняю не того человека.

— К черту меня, — говорю я, чувствуя, как у меня слезятся глаза. — Мне следовало уйти много лет назад. Глупая и чертовски слабая Айви. Такая чертовски глупая.

Так много впустую потраченного времени. Кто знает, где бы я оказалась, если бы прислушалась к своему чутью раньше и ушла от него. Может быть, Изабеллы бы и не случилось, и тут я замираю, на глаза наворачиваются слезы. Было бы лучше? Если бы ее вообще не было? Разве не знание такой боли было бы для меня лучше?

Я заканчиваю готовить через час и оставляю все на плите. Затем бреду в свою спальню, а не в спальню Эйдана. Открываю свою гардеробную и захожу внутрь, натыкаясь ногами на бесчисленные сумки, которые я до сих пор не распаковала, потому что знала, знала, что могла найти.

Я падаю на колени и опустошаю их все. Одежда, косметика и глупое, бессмысленное девчачье дерьмо, о котором даже не помнила, что оно у меня было, разбросаны вокруг меня в огромном беспорядке. Я ищу кое-что. Воспоминание. Что-то, что, я знаю, сломает меня, если это увижу, но я должна знать, что оно там, должна знать, что это произошло.

Я дрожу и в панике втягиваю воздух, в ужасе от того, что Ана, возможно, все-таки не упаковала ее.

— Не отдавай ему ее, — отчаянно шепчу я. — Он, должно быть, выбросил ее.

Он не заслуживает этой коробки из-под обуви.

Я отползаю в другой угол шкафа, роюсь в других сумках, и тут происходит это. Мои пальцы натыкаются на что-то твердое. Я достаю знакомую синюю коробку из-под обуви, и мое сердце замирает в груди.

Я открываю его и смотрю на содержимое.

Мое сердце бьется медленно, но болезненно. Каждый удар ощущается как пуля боли.

Я достаю крошечную пижамку. Первое, что она когда-либо надевала. На ней узор, как на одежде заключенного, и спереди написано «Девять месяцев внутри», но она так и не дожила до девяти месяцев. Такая крошечная. Я подношу ее к носу и вдыхаю, пытаясь вспомнить ее запах. Пожалуйста, пахни как она. Слезы текут из глаз, когда я откладываю ее и продолжаю просматривать коробку. Я беру ее больничную бирку с ее именем и целую. Потому нахожу снимки УЗИ, и теперь я действительно не могу держать себя в руках.

Вот почему я предпочитала знакомое. Предпочитала то оцепенение, которое оно обеспечивало. Я предпочитала бежать от этой боли. Было легче принять то, что произошло. Изабелла родилась раньше срока, легкие были недостаточно развиты, и я каждый день винила себя за то, что не смогла выносить ее дольше. Пока не перестала винить себя и не стала игнорировать эти мысли. Я игнорировала боль и сосредоточилась на рутине жизни.

Потребовались месяцы, чтобы почувствовать оцепенение, и за это время Дерек плюнул на все и трахнул другую женщину. Не знаю. Но когда появилась эта боль, именно тогда мне нужно было бежать. Я собрала свои вещи, проигнорировала его мольбы и уехала к матери, где в итоге снова стала игнорировать свою боль.

Но игнорировать боль больше не помогает.

Быть с Эйданом Уэстом — все равно, что бередить глубокую рану, которую я пыталась залечить лейкопластырем. Все выходит на поверхность, сочится из меня.

— Айви?

Его голос прорывается сквозь тишину. Поднимаю взгляд. Эйдан стоит перед моей гардеробной, с беспокойством глядя на меня сверху вниз. Я даже не слышала, как он вернулся домой. И не знаю, как долго сижу здесь.

Когда я не отвечаю, он медленно подходит ко мне. Осматривает гардеробную, останавливаясь на снимках УЗИ в моей руке, а затем на коробке из-под обуви рядом со мной.

— Эй, — успокаивающе шепчет он, опускаясь на колени рядом со мной. Потом обнимает меня руками.

— Я в порядке, — начинаю говорить я.

— Это не так. Ты не в порядке, Айви. Скажи мне, что происходит.

Я не знаю, с чего начать.

Затем опускаю взгляд на коробку.

— Дерек уезжает.

Эйдан пристально смотрит на меня.

— Тебя это беспокоит?

— Нет, нет… Он зарегистрировался в центре реабилитации или что-то в этом роде и нашел кого-то, кто возьмет на себя аренду.

Эйдан не выглядит удивленным.

— Он уйдет, и тебе не придется беспокоиться о том, что тот вернется. Разве это не хорошо?

Теперь я смотрю на него с подозрением.

— Это твоих рук дело?

— Он уезжает? — Эйдан пожимает плечами. — Я перекинулся с ним парой слов, когда вытаскивал тебя оттуда.

— Что ты сказал?

Он выглядит усталым.

— Я высказал несколько угроз.

— Эйдан…

Он одаривает меня короткой улыбкой.

— Айви, я сказал ему отвалить. Сказал, что позабочусь о квартире, найду того, кто займет ее. Но сначала нужно было кое-что отремонтировать. Вот почему это заняло так много времени. Не было ни одной гребаной стены, которую бы