Шрифт:
Закладка:
Церемония начинается с прихода министра обороны Индии Сварана Сингха. Как свидетельствует фамилия, министр происходит от сикхов. Мы, впрочем, и не зная фамилии, догадались бы об этом, так как уже очень хорошо знакомы с традиционным обликом сикхов. Борода, усы, длинные волосы, чалма па голове. Министр обороны выглядит очень эффектно. Высокая чалма делает его еще выше ростом. Седая борода замечательно контрастирует со смуглым лицом. Длинный камзол, стянутый в поясе, подчеркивает стройность этого пожилого человека. Но главное — походка. В ней столько достоинства, неторопливости, гармонии, что хочется следить за каждым шагом этого государственного деятеля, когда он приближается к бюсту Ленина, заложив правую руку за борт камзола, а потом высвобождает эту руку, чтобы возложить венок из цветов.
Собрание начинается не с речей, а со стихов. И это придает всему торжеству эмоциональную окраску. Читают Икбала, великолепного поэта, который первым в Индии написал о Владимире Ильиче стихи. Потом хор исполняет кантату, посвященную вождю революции, на слова Саджада Захира. Интересен возрастной состав хора. В нем представители всех живых поколений Индии — от седобородых старцев до пятилетних детей.
Только после этого музыкально-поэтического введения начинаются речи. Оказывается, министр обороны Индии Сваран Сингх, несмотря на свои седины, говорит звонким молодым голосом. На трибуне он держится с тем же спокойным достоинством.
Мы дослушиваем речи до конца и из-за этого сильно опаздываем с визитом к известной индийской поэтессе Амрите Притам, пригласившей нас накануне. Видимо, мы сильно нарушили этикет своим опозданием, потому что миссис Притам еле скрывает свою досаду, маскируя ее натянутой улыбкой. Мы застаем в особняке многих гостей, собравшихся, очевидно, уже довольно давно. К тому же наш «расторопный» гид мистер Малик явно забыл передать паше предупреждение об опоздании. Начавшийся так неудачно визит и дальше пошел, как говорится, комом…
Гости нам не слишком симпатичны, беседа не клеится. Тем более, что заждавшиеся нашего прихода визитеры уже изрядно отдали дань виски с содовой, а на южан сразу действует даже доза, которая для нас смехотворна.
Хозяйка называет нам каждого из присутствующих. Мистер такой-то. Мистер такой-то… Запомнить сразу труднопроизносимые фамилии с огромным нагромождением согласных звуков почти немыслимо. Однако понимаю, что среди этих людей есть писатели, в частности один поэт, прибывший в Дели из другого штата за литературной премией. Слушаем стихи другого поэта, молодого человека, представленного нам как юное, подающее большие надежды дарование. Это, по-видимому, литературный крестник миссис Амриты Притам. Она комментирует и горячо расхваливает стихи, анализирует творческий метод автора. Другая гордость хозяйки дома — это издаваемый ею журнал. К этой теме она возвращается поминутно. То и дело мелькает в ее речи «май мэгэзин… май мэгэзин»… На мою просьбу показать журнал она откликается очень охотно.
«Май мэгэзин» оказывается величиной со школьную тетрадку. Он заполнен в основном стихами. Тираж неизвестен. Общее впечатление такое, что это, скорее, издание, предназначенное для потомков и будущих биографов поэтессы, чем для сегодняшних читателей.
Затем идут стихи хозяйки дома в ее собственном исполнении. Амрита Притам читает высоким, тоненьким, как у птички, голоском, и вся она похожа на пичужку со своим маленьким острым носиком, высоко поднятыми бровками, круглым личиком.
Несмотря на все эти литературные занятия, вечер течет натянуто. Гости выглядят чопорными «светскими» людьми, очень озабоченными выполнением всех правил этикета. Особенно раздражает один гость, явно выполняющий здесь роль свадебного генерала. Это молодой немец с ярко-рыжими бакенбардами и непомерно разбухшим, свисающим на колени животом. Откинувшись небрежно в кресле, он вещает некие «истины», которым буквально с благоговением внимают другие гости: и две полные дамы, одетые по-европейски, и молодые писатели, да и сама хозяйка дома. Удивительно, как люди легко принимают на веру любую тривиальность, лишь бы она была высказана этаким тоном заезжего столичного гостя, попавшего в провинциальную гостиную.
Неприкрытый снобизм этого рыжего принимают здесь, видимо, за хороший тон.
Можно себе представить, как облегченно мы вздыхаем, попав после этого визита в гости к своему земляку Морозову. Корреспондент центрального телевидения в Индии, он оказался нашим соседом на ленинском торжестве, представился нам и пригласил на вечер к себе.
— В гостях хорошо, а дома лучше! — радостно восклицаем мы, сразу ощутив привычную атмосферу доброжелательства, искренности, свободы от «светских» условностей.
Изящная, миловидная жена Морозова встречает нас как старых знакомых. И таким уютом, родственным веет от всей обстановки этого дома, что Исаак, откинув всякие церемонии, вопит:
— Люди русские! Дайте хоть поесть чего-нибудь! А то от этого виски с содовой животы подвело!
— Сейчас, сейчас! Ведь вы приглашены на шашлык! — смеется хозяйка и, поскольку мы проявляем нетерпение, ставит нам пока на стол бутерброды, которые мы уплетаем за обе щеки.
Шашлык готовим все вместе. Работа кипит. Одни раздувают угольки в очаге, другие нанизывают мясо на шампуры.
Наслаждаемся обществом земляков. Наконец-то можно говорить без всяких языковых затруднений и без постоянной мысли о том, правильно ли ты будешь понят. Наших здесь человек десять. Узнаю старого знакомого — корреспондента «Правды» в Мадрасе Шурыгина, узнаю и Масленникова, тоже правдиста, работающего в Дели. С Масленниковым мы уже сталкивались здесь, в Индии, и сейчас с удовольствием затеваем долгий разговор на литературные темы. По многим вопросам мы оказываемся единомышленниками, и в знак расположения я дарю ему тут же свою книгу.
Здесь, у Морозова, я знакомлюсь с переводчиком, выступавшим на ленинском торжестве. Это высокий молодой узбек по имени Сурат, окончивший университет в Ташкенте по специальности индийского языка. Мне доставляет удовольствие побеседовать по-узбекски с ним и с его женой, настоящей восточной красавицей, из тех, про которых казахи восхищенно говорят: «Такая сквозь колечко пройдет». Тонюсеньких, гибких в стане женщин немало и среди казашек, и я благодарен жене Сурата за то, что своим видом она напомнила мне их.
Оказывается, сегодняшний шашлык — последний в этом сезоне.
— Прощаемся сегодня с шашлыком, — объясняет нам Морозов, — начинается такая жара, при которой о шашлыке не может быть и речи.
На требовательный вкус потомка казахских овцеводов мясо не ахти какое! И все-таки он чертовски вкусен — этот самостоятельно приготовленный шашлык, для которого мы сами разжигали огонь, который ели прямо у пылающих углей. Великое дело — русское гостеприимство, широта русской натуры, так щедро проявившаяся в доме Морозовых.
На следующее утро нас находит доктор Шаха с супругой.
